Евгений Спиридонов - Странный человек Валька Сорокин

Из миллионного населения города, куда его забросила болезнь, он знал только жену, дочь и участкового врача. Больше никого.

— И чего ты рыпаешься? — недоумевали некоторые «доброжелатели». — Пенсия у тебя приличная, квартира, семья, тишина… Другие-то радуются такому положению…

«Тихая» жизнь Женю не прельщала.

«Любая физическая боль, — писал он в «Комсомольскую правду», — бледнеет перед душевной мукой человека, теряющего в жизни цель, перед мукой одиночества и темнотой животного существования…»

Николаю Островскому Спиридонов не подражал. Просто у них очень похожие судьбы. Просто у Жени тоже не было иного выхода, иного способа служить людям. Он начал писать. В тридцать пять лет, не имея за плечами не только литературного института, но даже опыта работы в стенгазете. Зато у него было другое — богато прожитая жизнь, огромный запас наблюдений, воспоминаний, мыслей, чувств… Это много, но это и мало. Спросите у любого писателя, как невыразимо трудно сделать из фактов жизни рассказ или повесть. Даже если у тебя есть талант.

У Спиридонова был талант.

Первый свой фельетон он писал не один месяц. Теснились мысли, рассыпались слова, не клеилась композиция. Радость от удачно найденного слова сменялась недовольством, надежды — отчаянием… Почта унесла фельетон в областную газету. Прошла неделя, вторая, третья, месяц, другой… Ему не нужны были гонорары и аплодисменты, нужна была хотя бы небольшая надежда, что работать стоит. Это был вопрос жизни и смерти в полном смысле слова. Редакция молчала.

Женя заставил себя снова сесть за машинку. Можно сказать, он рождался и умирал с каждым своим маленьким рассказом, испытывал в работе над несколькими страницами и радость открытия мира, и сладость первой влюбленности, и муки поисков смысла бытия, и взлет открытия, и горечь поражения… Отдохнув от очередного дружески беспощадного анализа своего детища, Женя брался за следующий рассказ. И так в течение почти пяти лет.

В этой книжке собрана лишь небольшая часть того, что было написано Спиридоновым. Без сомнения, отпусти судьба ему еще хотя бы несколько лет жизни, Женя изменил бы в повести и рассказах очень многое. Мужества зачеркивать написанное у него было достаточно, и той вечной неудовлетворенности, которая дается только настоящим художникам, — тоже. За два дня до смерти Женя признавался в письме: «Какая-то дикая неудовлетворенность. Не вижу строки у себя, которую не хотелось бы сжечь…»

Не все безукоризненно в тех произведениях, которые публикуются в этой книжке. В рассказе «Узелок с сувенирами» заметна некоторая прямолинейность в обрисовке отрицательных персонажей «нагнетание» одноплановых деталей. Но это, так сказать, «детали!» А главное — книжка получилась. Хорошая книжка, честная, взволнованная, во многом талантливая. С каждой страницы ее на нас смотрит Женя Спиридонов, везде мы чувствуем его любовь к детям, готовность защищать слабого, непримиримость к нечестности, злу, предательству, жадности, глупости… Широк диапазон авторских эмоций и интонаций — от глубочайшей нежности до ненависти, от лирических излияний до сарказма.

Это особенно ощущается в повести «Странный человек Валька Сорокин». История славного мальчугана-фантазера Валь-Валя, которого оставила мать, хватает за сердце. В повести отлично слепленные характеры, яркий, образный язык, масса талантливых деталей, сочетание мягкого юмора, элегической грусти и публицистической заостренности. Немного можно припомнить произведений, которые так остро и глубоко ставили бы проблему ответственности родителей за судьбу детей.

Возле тяжело больных людей обычно чувствуешь себя как-то неуютно — вроде ты в чем-то виноват перед ними. К Жене Спиридонову это никакого отношения не имело. Боль сопутствовала каждому его движению, но никто никогда этого не замечал. С ним всегда было легко, весело, интересно. К нему, смертельно больному, часто приходили «поплакаться» по поводу плохого настроения, выговора, полученного от начальства, просто по поводу головной боли. И Женя всем искренне сочувствовал, всех утешал, взбадривал. В редакциях как-то очень быстро забыли о его болезни и без смущения посылали его в командировки куда-нибудь в забытое богом и дорожными мастерами село… Женя ездил.

Больше всего на свете он боялся, как бы его не стали жалеть. В трамвае он уступал место женщинам, подхватывал самую тяжелую авоську, а добиваясь квартиры, ни разу не «козырнул» своей болезнью. Женя был гордый. И он имел право на гордость. Ни перед кем он за свою жизнь не согнул головы — ни перед врагами, ни перед болезнью, ни перед смертью.