Владимир Саксонов - Повесть о юнгах. Дальний поход

— Юнга Савенков, ко мне!

— Товарищ старшина первой ста…

— Отставить. Как держите руку?..

— Юнга Савенков, ко мне!

— Товарищ старши…

— Отставить. А нога?..

На третий раз получается.

— Юнга Сахаров, ко мне!

Артисты — такой народ… Сахаров тонок, строен, шинель ладно подогнана (когда он успел?). Четко подходит, козыряет… У артистов получается, хоть в душе он, может, и не так хорош, как кажется.

— Потренируйтесь-ка друг с другом, — решает старшина.

Он разделяет нас на пары. Нарочно, что ли?

— Юнга Савенков, ко мне! — злорадно кричит Сахаров.

Бегу к нему, а он отступает спиной к лесу и ждет, криво улыбаясь.

Делаю три строевых шага.

— Товарищ… командир, юнга Савенков по вашему приказанию прибыл!

Сахаров молчит.

Я опускаю руку.

— Ну?!

— Разговорчики! — Он округляет глаза. — Команды «вольно» не было!

Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга.

— Кру-гом! Шагом марш! Напра-во! Юнга Савенков, ко мне!

И опять мы лицом к лицу.

Он молчит. Потом усмехается:

— Можете идти.

— Есть!

Ничего, подойдет и моя очередь.

— Во-оздух! — кричит кто-то.

И наступает такая тишина, что в ней слышен один только звук — подвывающий, прерывистый.

— «Юнкерс»!

Это я сказал. Сам не знаю, когда успел рассмотреть. Мы уже бежим к лесу. Кто-то визжит. Визг все сильнее, пронзительнее. И я вдруг соображаю, что это бомба.

Валун…

Кидаюсь под него.

Визг еще не оборвался, а взрывная волна уже схватила меня за шиворот, ударила пониже спины, бросила к лесу, до которого я двух шагов не добежал.

Рядом тотчас падает Воронов. Это он меня, а не взрывная волна…

А визг прекратился. Жутко.

— По-пластунски в лес! — вполголоса приказывает старшина.

Слева ползет Леха, впереди — маленький лупоглазый Вадик Василевский (правда, что «прыткий») и сам Сахаров… А где Юрка?

— Железнов! — рявкает старшина. — Куда?!

— Может, он парашютистов сбросил? Надо же посмотреть!

Отрывисто затявкали зенитки.

— В лес! Без тебя обойдутся.

Мы ползли и ползли — между сосновых стволов, под лапами елей. Наконец Воронов приказал подняться и огляделся:

— Юнга Железнов, ко мне!

Я услышал треск сучьев, увидел, как Юрка поднес руку к бескозырке. Глаза у него обиженно блестели.

— Товарищ старшина первой статьи, юнга Железнов по вашему приказанию прибыл.

— Найдите командира роты. Доложите, что бомба, по моим наблюдениям, упала в районе трех валунов на южном мысу и не взорвалась. Ясно?

— Так точно! — заорал Юрка и бросился сквозь кусты напролом.

Поднялся гвалт:

— А я ее видел!

— Ой ты, как завизжит!

— За нами охотятся! Пронюхали, что ли, что мы здесь?

— Матрацы бомбили! Ха!

— И то не взорвалась!

— Цыц! — сказал Воронов. — Второй фронт тут открыли…

Разные бывают дневальные по роте. Некоторые орут «Подъем!» с таким откровенным злорадством, что хочется в них чем-нибудь запустить. Ему, дневальному, надоело, конечно, стоять одному, вот он и радуется: «Подъем!»

Я открываю глаза. Совсем близко надо мной, на потолке, колеблется круглое пятно: это внизу, на столе, горит коптилка.

Не слышно ни ветра, ни сосен.

Подъем…

А вставать нам не хочется. Все проснулись, но никто и не шелохнется. В кубрике тише, чем ночью, — не храпят. Это уже не тишина, а молчание, и такое враждебное, что дневальный повторяет неувереннее:

— Подъем!

Молчание.

Мы знаем: ему надо бежать и в другие кубрики. Ого, как хлопнул дверью.

Метнулось на потолке пятно света. Внизу скрипят кровати командиров смен — нашей и соседней, которая спит напротив, у другой стены кубрика.

Юрка покряхтел, поворочался и затих.

— Что же ты? — шепнул я.

— Да ну… — Он вздохнул. — Не встану. Подумает еще, что выслуживаюсь…

— Подъем, — спокойно, даже заинтересованно сказал Воронов.

В ответ кто-то тягуче, с наслаждением зевнул.

Мы насторожились.

— Так, — сказал старшина.

И вдруг мы услышали шлепок. Кто-то испуганно ойкнул и кубарем скатился со своего матраца:

— Кто бросается-то? Ща как дам!

— Дай-ка сюда. Мой ботинок, — спокойно сказал Воронов.

Леха прыснул.

— Гы-ы! — обрадовался Юрка. — Во дает!.. — и спрыгнул вниз.

За ним с веселым гоготом посыпались остальные.

Натягивая брюки, Леха восхищенно крутил головой:

— Ты знаешь, что он на «Авроре» служил? Знаешь?

Воронов, уже одетый, молча поглядывал то на нас, то на свои большие наручные часы, поворачивая руку так, чтобы на нее падал свет коптилки. Фитиль, вставленный в гильзу от снаряда, освещал кубрик плохо. В полумраке слышно было сопение, стук ботинок, переругивание: кто-то надел не свои портянки, кому-то на спину спрыгнул сосед сверху. А напротив так же копошилась другая смена, и старшина их всё приговаривал вполголоса: