Фрэнсис Бернетт - Маленькая принцесса

— Много зависит от случайностей, — говорила она. — Мне очень везет. Так уж случилось, что я люблю учиться и читать, и все запоминаю. Так случилось, что у меня добрый, заботливый, умный папа, который ни в чем мне не отказывает. Может быть, у меня совсем не хороший характер, но как рассердишься, если у тебя все есть и никто тебя не обижает? Узнаю ли я когда-нибудь, — серьезно прибавила она, — хорошая я или плохая? Может быть, я просто ужасная, но это так и не выяснится, случая нет.

— И у Лавинии нет, — не уступила Эрменгарда, — а вот характер у нее жуткий.

Сара задумчиво почесала кончик носа.

— Наверное… наверное она растет, — сказала она милостиво, вспомнив слова мисс Амелии о том, что Лавиния растет слишком быстро, а это дурно влияет и на здоровье, и на характер.

Характер у Лавинии и впрямь был ужасный. Она мучительно завидовала Саре. До ее приезда старшая ученица знала, что она — главная в школе. Все подчинялись ей, потому что она могла просто испортить жизнь тому, кто ей не подчинится. Малютками она повелевала, перед ровесниками важничала. Она была недурна, одевалась лучше всех, а потому шла впереди, когда образцовая школа шествовала парами в церковь или на прогулку; но тут появились бархатные жакетки и соболиные муфты, да еще и страусовые перья, и мисс Минчин распорядилась, чтобы во главе шествия были они. Уже это одно обидно, а тут еще оказалось, что главная теперь — Сара, и не потому, что она может обидеть, но потому, что она не обижает никого.

— В Саре Кру то хорошо, — бестактно говорила Джесси закадычной подруге, — что она никогда не важничает, а ведь могла бы. Я бы уж заважничала — ну, хоть немножко — если бы у меня было столько красивых вещей и все со мной носились. Смотреть противно, как мисс Минчин выставляет ее перед родителями.

— «Дорогая Сара, — передразнила Лавиния, — пойдите в гостиную, поговорите с миссис Мэсгрейв из Индии… Ах, поговорите с леди Питкин по-французски, у вас такое произношение!» Да она же не тут учила французский! И вообще, чем восхищаться? Она вообще его не учила, просто переняла от этого своего отца. А он-то — офицер в Индии! Тоже мне, важная птица!

— Нет, все-таки, — медленно сказала Джесси, — он на тигров охотился… Он сам убил того, который у нее лежит. Потому она так и любит эту шкуру, лежит на ней, гладит по голове, говорит с ней, как с кошкой…

— Вечно она делает глупости, — фыркнула Лавиния. — Мама сказала, очень глупо все время выдумывать. Она сказала, что из Сары выйдет эксцентричная особа.

Сара и впрямь не важничала. Она была приветлива и щедра. Маленькие, которых презирали и гоняли зрелые дамы лет десяти-двенадцати, никогда не плакали из-за той, которая была самой блестящей из всех. Она опекала их, поднимала, если они разобьют коленку, утешала и даже находила для них в кармане конфетку или другое лакомство. А уж о том, чтобы отталкивать их или унижать, намекая на их возраст, и речи быть не могло.

— Ну, четыре — так четыре! — говорила она Лавинии, когда та, как это ни прискорбно, отшлепала Лотти и назвала ее малявкой. — Через год будет пять, потом шесть. А через шестнадцать лет, — и она широко открыла глаза, — целых двадцать!

— Ах, как мы хорошо считаем! — сказала Лавиния. Ничего не попишешь, четыре и шестнадцать — двадцать, а о таком возрасте не смели мечтать и самые отчаянные.

Словом, малютки боготворили Сару. Она нередко звала этих парий к себе и поила их из чашечек в голубых цветочках очень слабым и сладким чаем. Чашечки принадлежали Эмили, ни у одной куклы не было такого сервиза. Играли они и с самой куклой, а Сару считали настоящей королевой или богиней.

Лотти обожала ее так, что если бы не Сарино материнское сердце, порядком бы ей надоела. Мать у нее умерла в родах, и молодой, легкомысленный отец, который просто не знал, что с ней делать, рано отослал ее в школу. Дома, с самого рождения, она была вроде куклы или балованной собачки, и стала поистине невыносимой. Когда она хотела чего-нибудь или не хотела, она начинала плакать и кричать; а поскольку ей вечно требовалось то, что получить невозможно, пронзительный голосок раздавался то в одной, то в другой части дома.

Она как-то узнала, что сиротку надо жалеть и лелеять — должно быть услышала, когда была совсем маленькой — и теперь старалась почаще использовать это могучее оружие.

Впервые Сара занялась ею, когда, проходя утром в гостиную, услышала, как мисс Минчин и мисс Амелия в два голоса пытаются успокоить сердито воющую малютку. Сопротивлялась она так яростно, что мисс Минчин приходилось, не теряя достоинства, громко кричать.