Ахмет Мальсагов - Лорс рисует афишу

— Батюшки, какое потрясающее у нас новшество с приходом энтузиаста!

Забирая у остолбеневшего, прослезившегося Пупыни одним ударом шесть шашек, Лорс, даже не оборачиваясь, узнал, чей это нарочито-фальшивый, смеющийся голос: девушки с косами — Азы.

И все-таки даже это было заметным новшеством в столь однообразной жизни клуба!

Из зала потянулись в фойе. Возле шашек толпились болельщики. Журнал с портретом рысака переходил из рук в руки. Некоторые забредали в фойе просто посидеть в сторонке от суматохи танцев.

Но называть за такую чепуху передовиком?!

Однако Эдип оказался прав. Цифры охвата массовой работой в самом деле подскочили вверх, потому что Эдип приказал Лорсу завести в отчетной сводке две новых графы: «Охвачено настольными играми», «Охвачено коллективным чтением сельскохозяйственной литературы».

Лорс сам беззастенчиво потешался над такой нахальной «липой». Плевать ему на всё! Долго он в этой богадельне все равно не выдержит.

— Ну давайте сделаем настоящий красный уголок! — предложил было он директору. — Это же так просто!

— Не надо. Все должно быть в меру. А то отвлечем публику из зала. Центр массовой работы — там.

Лорс доходил до исступления от вечерней скуки, потому что в центр массовой работы — в зал — он по-прежнему стеснялся выйти. Отношения с маленькой комнаткой, где, как сказал Эдип, готовили под его личным руководством концерт, у Лорса были покончены, не начавшись. Завидев насмешливое лицо Азы, он со злостью отворачивался. А при виде лучезарной мордочки Капы Лорс спешил куда-нибудь скрыться: вдруг грянет частушка о журнале «Коневодство». Ведь стоило Азе над чем-нибудь посмеяться, Капа тотчас выпаливала частушку.

Лорс довольно быстро выработал себе круг обязанностей. Он цеплял повязку «дежурный» первому, кто попадется, и сурово приказывал:

— Организуешь «третьего лишнего». За ремень отвечаешь шкурой. А «почту» пусть опять разносит Пупыня. Не захочет — выгоню с танцев. Вместе с каской!

Дальше вечер молодежи катился сам. Оставалось изредка напоминать Пете об инициативе и экспрессии, если он засидится за шашками и затянет антракт между танцами, да поглядеть иногда со сцены в зал сквозь щелку в занавесе — все ли в порядке.

И порядок, как ни странно, соблюдался. Лорс чувствовал, что его почему-то боятся; даже больше, чем Эдипа. Скоро он сообразил, в чем дело. Эдип был всем понятен, он был весь на виду. Он бездельничал непринужденно и откровенно, ничуть не томясь этим, рассказывал в зале, как молодежь носила его на руках в далеком Мирзачуле. Над ним бесстыдно смеялись, но относились к нему все беззлобно, кроме Азы, которая Эдипа просто не замечала.

Лорс тоже бездельничал, но, в отличие от Эдипа, томился этим и потому всегда ходил молчаливый, мрачный. Ни с кем из посетителей не общался. Но он все время был где-то тут, и он был непонятен. Это внушало опаску. «Бездельник должен быть загадочным!» — сделал вывод Лорс. Если кто-нибудь начинал безобразничать в зале, Лорс через дежурного зазывал за кулисы и молча, загадочно разглядывал его. У нарушителя появлялась растерянная, глупая улыбка, и он спешил заверить: «Ну ладно, не буду…»

Впрочем, никаких особых происшествий в зале обычно не случалось. Наиболее бурные волны выплескивались, как правило, за порог, во тьму парка, где шла своя жизнь. Там коротали вечер те, у кого не было денег на билет. Они пытались привести в движение какую-нибудь карусель Яши Покутного, но сбить с цепей амбарные замки было не так-то просто. Под звуки балалайки либо мандолины безбилетники плясали под окнами или водили хоровод вокруг здания. Там вспыхивала вдруг лезгинка, которую в зале Эдип запрещал («это танец народный, но все же из числа азартных, как и всякие твисты»). Туда, в потемки парка, выходили объясняться в любви, покурить или свести счеты. Там верховодили личности вроде Васьки-Дьяка, известного всему селу драчуна, который пренебрегал клубным залом и танцульками.

Лорсу казалось, что самая жизнь, какая бы она ни была, — там, за порогом. А здесь — один нескончаемый, сонный танец, да и тот проплывает мимо него.

Многих в клубной толпе Лорс уже различал, они были ему любопытны. И он шел каждый вечер на работу с решимостью: «Сегодня обозлюсь и «развяжусь» — заговорю! Выйду на сцену, заору: «Баянист, вальс!» Станцую. Подсяду к каждому. Зайду к Азе и беззлобно попикируюсь с ней при девчонках — кто кого! Это же все так просто… И как же мне станет хорошо!»