Сергей Михальчук - Почтальон, шире шаг!

— Глупо, брат… Однако хоть то хорошо, что сам понял. Обязательно попроси у Геннадия Петровича прощения, обязательно. Нужно, чтобы совесть чиста была.

Дядя Гриша достал ножик и принялся строгать какую-то палочку.

— Была и у меня история с учителем, — сказал он. — Струсил я тогда, сдрейфил, как говорится, и до сих пер жалею, простить себе не могу. Был я таким, как ты, может, даже чуть поменьше. Только-только начальную школу окончил. Это теперь в нашей деревне восьмилетка, а когда я учился, всего четыре класса было. И очень я тогда, брат, к чтению приохотился. А книг в деревне было мало. Ну, учебники у детей, «Политграмота» у соседа Костика, который недавно демобилизовался из армии, журнал «Крокодил» у колхозного счетовода. Колхоз только организовался, бедновато еще жили. Так я все перечитал. И добрался наконец до библиотеки учителя. Правда, была библиотека и в школе — все книги на одной полочке помещались, но я их еще в третьем классе осилил. А у учителя была полная этажерка книг и два битком набитых чемодана. И вот с четвертого класса я начал брать книги у учителя. Замечательный, помнится, был человек. Он вел третий и четвертый классы, а учительница — его жена — первый и второй. В школе они и жили, в двух маленьких комнатках, с дочерью и сыном. Фамилию учителя и теперь помню — Байрашевский, а вот имя и отчество позабыл. Много времени прошло…

Подбирал и давал мне книги сам учитель. Если его не было дома, — учительница. А иной раз их сын. Он уже учился в седьмом классе, в соседнем селе. Видно, он и подсунул мне смеха ради вместе с другими ту книгу.

«Полесских робинзонов» Янки Мавра, «Маяк на краю света» Жюля Верна и книгу «Там, где растет хлопок», теперь уже не помню, какого автора, я проглотил за одну неделю. А вот на четвертой книге споткнулся. Это было «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридриха Энгельса.

Как советовал учитель, я записывал в специальную тетрадку что и когда прочитал, что больше всего понравилось. А вот «Происхождение семьи…» так и оставалось незаписанным. Я брал и возвращал другие книги, а эту все никак не мог одолеть. Тут и удивляться нечему: не для детей эта книга написана.

Случилось так, что в тот год учителя перевели в другую школу, километров за тридцать от нашей деревни. Перед его отъездом я отнес все книжки, которые брал, кроме одной. Той самой — «Происхождение семьи…» Отнести ее я не решился. Потому что мой младший брат, пятилетний Максимка, как-то добрался до моей полки и выдрал из книги с полдесятка страниц.

Потом учитель передавал через людей, чтобы я вернул книгу — оказывается, он сам взял ее в городской библиотеке. Как-то даже приехал за ней на велосипеде. Я успел тогда спрятаться на чердаке, никто из домашних не смог меня найти.

С того дня уже прошло почти сорок лет, Саня, а я все не могу себе простить, что тогда струсил.

Порванные страницы ведь можно было подклеить.

А книга та очень, брат, разумная, вот только читать ее надо не в двенадцать лет…

…Санька поднял голову, посмотрел на Надежду Павловну, которая медленно прохаживалась между рядами, придвинул к себе тетрадь и решительно написал:

«Мой самый лучший друг — наш колхозный пастух дядя Гриша. Летом я помогал ему пасти коров. Однажды…»

Впервые я с ним встретился в тот день, когда заселяли новый четырехэтажный дом, построенный по соседству с нашим.

Один за другим подъезжали грузовики с новоселами. С машин снимали диваны и столы, стулья и кровати, чемоданы и узлы со всяким домашним скарбом. Не солнечный зайчик — само раскаленное солнце ворвалось в мою комнату, когда под нашими окнами проехала еще одна машина с зеркальным шкафом в кузове.

Я вышел во двор.

Четверо мужчин осторожно спускали по доскам с бортового МАЗа черное блестящее пианино. На каждый толчок оно отзывалось изнутри басовитым гудением. Я подошел и тоже подставил плечо, изо всех сил уперся в полированный до ослепительного блеска бок «музыкального ящика», но вскоре, когда пианино вкатили в подъезд, был вынужден отступить: слишком уж тесно на лестнице, каждый лишний человек только мешает.

Вокруг царила радостная суета. Взрослые и дети с веселым шумом переносили в новый дом свои вещи.

И тут я увидел его.

По лестнице во двор выкатился чернявый, как галчонок, мальчишка лет двенадцати, в школьной форме, с красным галстуком на груди. Был он, пожалуй, для своего возраста маловат. Но уж зато живой и подвижный, как ртуть. Мальчишка подбежал к пожилой женщине, которая пыталась, но никак не могла одновременно поднять с земли вазон с колючим кактусом и корзину с чашками, блюдцами, ложками и другим кухонным добром, и закричал: