Тамара Михеева - Две дороги - один путь

Елизавета Петушкова мыла окно, напевая под нос незатейливую мелодию из какого-то мультфильма, а слова на ходу сочиняла сама. «Что вижу, то пою». Недаром язвительный дядюшка зовет ее акыном.

Окно засверкало. Елизавета придирчиво осмотрела свою работу и выглянула во двор.

Двор был окутан светло-зеленой дымкой — это лопнули почки на деревьях. Через всю поляну тянулись бельевые веревки с простынями. Ветер надувал простыни, как паруса. На железной горке грелась акимовская кошка, красивая, но вредная (вся в хозяев). На качелях сидел Морюшкин. Елизавета по-разбойничьи свистнула. Морюшкин вздрогнул и оглянулся. Но Елизавета уже соскочила с окошка. Морюшкин человек тихий, скромный, во дворе ни с кем не общается, из него даже «привет» не вытянешь, не то что поболтать по-человечески.

— Елизавета! Что за свист! — раздалось из соседней комнаты: это дедушка.

— Простите, простите! — подхватив ведро с водой и тряпки, пропела Лизавета.

— Твои мальчишеские замашки удручают деда, ты не находишь? — спросила мама.

— Угу, — согласилась Лизавета, откусывая пряник.

Мама обняла ее за плечи, покачала из стороны в сторону.

— Ох, Ветка, тебе 11 лет, пора бы взрослеть.

— Ага! — беззаботно отозвалась Елизавета.

Одиннадцать ей исполнилась в начале апреля. Тот день был по-настоящему весенним. С Горы мутными глинистыми потоками неслись ручьи. После чая, который устроили по случаю тепла на балконе, все отправились на Гору, строить плотины. Как было весело! Только Олежка промочил ноги и немножко заболел…

— Дождалась бы обеда, — сказала мама, — а то всё всухомятку.

— He-а, за мной зайти должны.

Елизавета метнулась в свою комнату, вспомнив, что обещала Генке альбом с марками. По пути чуть не сбила с ног старшую сестрицу.

— У, рыжая бестия! — взвизгнула та.

— Сама такая! — огрызнулась Елизавета, хотя в Иринкином облике и намёка на рыжесть не было. Не то что в Елизаветином.

Альбом Елизавета нашла в коробке из-под телевизора, где хранились её сокровища. И не успела пролистать, как затренькал звонок в передней. Елизавета бросилась к двери, но её опередила Галка и важно провозгласила:

— К тебе твои гвардейцы!

— Знаю!

— Лиза, надень курточку, — это, конечно, бабушка.

— Ага!

— Лизок, милая, и я тебя прошу, — остановил её около самой двери дедушка. — Не позволяй ты своим друзьям называть тебя этим именем. Всё-таки ты — девочка!

— Ну конечно, дедушка! — она ласково чмокнула деда где-то около носа и выскочила за дверь.

— Курточку, Лиза, курточку! — понеслось вслед.

— Потом, бабушка!

И Елизавета с друзьями уже неслась вниз по ступенькам.

— Что, Петька, опять баталии? — участливо спросил Генка.

— А-а, ерунда! — отмахнулась она, — Держи марки. А где Лёшка?

— Придёт к камню. Бежим, Петь. Олежка ждать будет. А ещё за Ленкой.

И они побежали.

Все друзья звали Елизавету Петушкову Петькой, и это сильно сердило её дедушку.

— Разве я виновата, что у меня фамилия такая? — обижалась на деда Петька.

— Петя, Петя, Петушок, маслена головушка…

— Ну, Лизок, у меня такая же фамилия, однако и речи быть не может, чтобы мои друзья дразнились…

— Тебе повезло больше, — парировала Петька.

— У неё вообще не друзья, а охламоны, — сказать такое может, конечно же, только дядюшка Иван.

— На себя посмотри, — огрызалась Петька. — И вообще это моё дело, как меня зовут!

— Действительно, — вставлял папа.

— Оставьте её в покое, пусть как хочет, так и называется.

Петька озирала всех победным взглядом.

— Но позвольте, — и дедушка снимал очки в роговой оправе, — Петя — это мужское имя. Пётр — с древнегреческого переводится как скала, утёс, каменная глыба. Лизок, что общего у тебя и глыбы?

— Фамилия, — мрачно заявляла Петька.

А Ирина неизменно ехидничала:

— Это папа виноват: слишком мальчика хотел. Вот вам и пожалуйста — ни то ни сё.

После этого Петька бросала на сестру полный презрения взгляд и уходила к себе в комнату, громко хлопнув дверью.

— Зачем ты так, — укоризненно говорила мама.

— Да ну её, пошутить нельзя. Психует по каждому поводу.