Тамара Михеева - Две дороги - один путь

В общем, такой день стоило начать пораньше. Петька быстро убрала постель (одним комом затолкала её в ящик), засунула за пояс старую тетрадь; в потрескавшихся корочках и тихонько, чтобы никого из домашних не разбудить, вышла из квартиры.

В подъезде было пыльно, прохладно и сумрачно. Но вот Петька толкнула подъездную дверь, и на неё обрушилось раннее летнее утро. Тихое ликование охватило Петьку. Она рассмеялась, подпрыгнула, пытаясь достать ветку тополя и, подумав немного, куда бы направиться, побежала в Хижину.

Петька ещё ни разу не была в Хижине одна, без ребят. Тихонько поскрипывал дощатый пол, где-то в углу ещё пел сверчок — не понял пока, что уже утро. Петька распахнула ставни, впуская на чердак солнечный свет. Постояла, подставив лучам лицо и глядя на столпотворение крыш. Где-то внизу дворник мёл тротуары — мерное шарканье метлы долетало до чердака. Ещё слышался гомон воробьев, рокот проезжающих изредка машин и звуки пианино. («Кто-то явно сумасшедший! В такую рань!») Играли упражнения по сольфеджио, монотонно и нудно. Петьке эти упражнения были знакомы и ненавистны, как зубная боль. Три года назад Петьку с треском отчислили из музыкальной школы. Ленка ходила тогда чуть-чуть виноватая, а Петька была счастлива.

Дело в том, что именно Ленка затащила ее «в эту преисподнюю». Когда 1 сентября они оказались в одном классе, то решили «никогда не расставаться и дружить вечно». А после уроков выяснилось, что Ленка идёт сейчас сдавать экзамен в музыкальную школу. И стала уговаривать Петьку пойти с ней. Вообще-то Петька знала, что такое «музыкалка» — Ирина как раз там училась последний год. Но Ленка сделала жалобные глаза:

— Пожалуйста, Петь, я так волнуюсь, когда одна, а мама на работе…

Петька повеселела: поддержать подружку на экзамене — это пожалуйста! Но по дороге Ленка так здорово расписывала учёбу в «музыкалке», говорила, как они будут вместе ходить в школу, разбирать гаммы, играть в четыре руки… В общем, когда дошли до школы, Петька не прочь была уметь играть на пианино. Но она не собиралась тратить на обучение лучшие годы своей жизни. Так она и сказала Ленке.

— Ну, как хочешь, — вздохнула та.

Однако в школе Ленка опять сделала умоляющие глаза:

— Давай ты зайдёшь первая, а потом мне всё расскажешь!

— Да пожалуйста! — рассмеялась Петька.

Она была абсолютна уверена, что у неё ни слуха, ни голоса, и её всё равно не возьмут. Поэтому безбоязненно и даже насмешливо она спела комиссии песенку, отстучала ритм, поотгадывала ноты. И с ужасом услышала:

— Какое чувство ритма у ребёнка! Ну, и на чём же ты хочешь играть?

Тут-то Петька испугалась и слабеющим голосом пролепетала:

— На пианино…

— Очень хорошо! Ты зачислена в первый класс. Завтра в 12 часов общее собрание с родителями. Не опаздывайте! Ольга Михайловна, поздравляю с новой ученицей! — это уже полноватой молодой женщине в очках. Она качнула головой с белыми локонами и ласково улыбнулась Петьке.

Знала бы милая Ольга Михайловна, что скоро устроит Петька!

Домой Петька пришла понурая.

— Ты где была? — накинулась на неё мама. — Мы тебя обыскались! Гена уже давно дома, и Олежка!

— Я в школу отдалась. В музыкальную, — обречённо, но с гордой ноткой сказала Петька. — У меня это… чувство ритма. И Ленка поступила. У неё голос. Завтра собрание.

Этим заявлением Петька разом переменила обстановку. Никто не стал её ругать, а все только хвалили и про всё расспрашивали. Только Ирина простонала:

— Дитя неразумное! На что ты себя обрекаешь?

Но на Ирину цыкнули, а Петьке велели сесть за пианино.

— Смотришься! — оценил папа.

На этом радость от поступления в музыкальную школу закончилась.

Ольга Михайловна, Петькина учительница по специальности, обнаружив на втором месяце обучения у своей новой ученицы ненависть к басовому ключу, нотному стану и «этому чёрному ящику», не рассердилась, не обиделась и не стала спрашивать с нерадивой ученицы строго. На уроках разбирала с ней домашние задания, потому что дома Петька к ним не прикасалась, задавала нетрудные пьески. Но не все учителя были столь же понятливы и милосердны. Сольфеджио Петька стала безбожно прогуливать.

— Мам, я в музыкалку! — папку под мышку и слоняться по городу в то время, как сознательные одноклассники поют «А кто у нас умный…» С хором Петька боролась еще отчаяннее. Татьяне Дмитриевне почему-то очень нравился ее голос, и доставались за это Петьке самые сложные партии. Но к тому времени Елизавета Петушкова научилась падать в обморок. Не по-настоящему, а так, понарошку. Петька выдумывала про себя что-нибудь очень страшное (например, что ей прямо в сердце выстрелили враги), и так верила себе, что бледнела, тяжелела и медленно сползала на пол. Ох, и переполох тут начинался! Но злоупотреблять этим нельзя: после двух таких обмороков мама потащила Петьку в поликлинику. Врач её посмотрел, пожал плечами и выписал витамины.