Луиджи Бертелли - Дневник Джанни Урагани

Я вытащил из кармана перочинный ножик и проделал в мячике дырку; потом достал три пузырька чернил из ящика синьора Клодовео и отправился в уборную. Там я откупорил их, вылил содержимое в тазик и разбавил водой. После чего я сдул мячик и, опустив его в тазик, наполнил разбавленными чернилами…

Когда я вернулся в купе, поезд рядом как раз тронулся и все пассажиры прильнули к окнам…

Тогда я просто вытянул руку и плавно сжал мячик, дыркой вперёд…

Вот это зрелище! Вот потеха!

Давно я так не смеялся: лица в окнах сначала вытянулись от удивления, потом покраснели от гнева (и почернели от чернил!), а я свесился наружу и махал грозившим мне кулакам, пока поезд уносил меня вдаль…

Одного господина я помню особенно отчётливо: брызги чернил попали ему в глаз, и он будто обезумел и рычал, как лев… Встреть я его на улице – точно бы узнал… но, пожалуй, лучше нам больше не встречаться!

Синьор Клодовео тем временем спал как сурок, и я успел поставить на место ящик с образцами так, чтобы он ничего не заметил.

И всё бы закончилось хорошо, ему бы не в чем было меня упрекнуть, если бы мне в голову не пришла ещё одна идея, похлеще прежней.

Мне уже порядком надоело смотреть на синьора Тиринейшна, растянувшегося на полке, и слушать его храп, и тут, к несчастью, мой взгляд упал на рычаг стоп-крана, который торчал из коробочки, подвешенной к потолку купе.

Надо сказать, эта безделушка уже не раз привлекала моё внимание: мне всегда было страшно любопытно, что будет, если нажать стоп-кран. На этот раз я не смог устоять: я взгромоздился на полку и со всей силы дёрнул рычаг. Поезд остановился почти мгновенно.

Тогда с грехом пополам – мешала больная рука! – я вскарабкался в сетку для багажа, притаился и стал ждать, что же будет дальше.

Тут распахнулись дверцы, в купе ворвались пять, а то и шесть проводников и уставились на синьора Клодовео, который всё ещё спал; один из них стал его трясти, приговаривая:

– Наверное, ему стало плохо…

Синьор Тиринейшн вскочил как ошпаренный:

– Вы что, белены объелись?

– Вы нажали стоп-кран!

– Я?! Ничего подобного!

– Но сигнал поступил из этого купе!

– А, Джаннино!.. Мальчик! Где мальчик? – завопил вне себя синьор Клодовео. – Боже мой, вдруг с ним что-то случилось! Это сын моего друга, я должен за ним присматривать!

Они искали меня в уборной, под полками, наконец один проводник заглянул на полку для багажа и обнаружил меня там – свернувшегося калачиком между чемоданами.

– Он тут, наверху! – закричал он.

– Ах ты негодник! – закричал синьор Клодовео. – Это ты сорвал стоп-кран? Посмотри, что ты наделал!

– Ой‑ой‑ой, – захныкал я жалобно: теперь-то я понял, какую кашу заварил, – просто у меня разболелась рука…

– Как же! Поэтому ты забрался на такую верхотуру?

Между тем двое проводников стали стаскивать меня вниз, а другие двое побежали к машинисту доложить, что поезд может трогаться.

– Вам известно, что за это полагается штраф? – сказал проводник.

– Известно, но его заплатит отец этого юноши! – сказал синьор Клодовео, испепеляя меня взглядом.

– Что ж, пока придётся заплатить вам…

– Но я же спал!

– Вот именно: если вам доверили мальчика, нужно не спускать с него глаз…

– Вот-вот! – радостно подхватил я, глядя на проводника, который проявил такое здравомыслие. – Во всём виноват синьор Клодовео… Он спал всю дорогу!

Синьор Тиринейшн замахнулся было на меня, но смолчал.

Проводники составили протокол нарушения, и синьору Клодовео пришлось заплатить штраф.

Когда мы остались одни, он ещё долго распекал меня на все корки; но совсем худо мне пришлось, когда, вернувшись из уборной, он заглянул в свой ящик с образцами и заметил недостающие пузырьки.

– Что ты сделал с моими образцами чернил, разбойник?! – кричал он.

– Я написал письмо родителям! – ответил я, весь дрожа.

– Ну, конечно!.. Тут не хватает целых трёх пузырьков!..

– Может, я написал три письма… я уже не помню!

– Да ты почище самого Тибурци [17]! Как только твоя несчастная семья терпит такого негодяя?

И так он костерил меня до самого Рима.

Друг доверил ему ребёнка, а он с ним так обращается – хорошенькое дело, нечего сказать!

Но я благоразумно молчал в ответ, пока он не передал меня моему зятю Коллальто с такими словами: