Светлана Пономарева - Фото на развалинах

Он начал одеваться, а я задумался. Тяжёлую мебель мать сдвинуть не могла. Разве что комод из коридора. Если напряглась, то подтащила. А потом, возможно, накидала на него что-нибудь типа книг, стулья опять же могла принести. Одному мне это не отодвинуть, с Карбони — скорее всего, справимся и без МЧС. Я почти успокоился.

Историк запер квартиру и посмотрел на меня:

— Идём? Ты опять с голыми ушами?

— А? Нет, — я вытащил из кармана шапку. Следом вывалилась упаковка от таблеток, которую я взял у Зелениной.

Карбони успел нагнуться первым. Взял коробочку, повертел в руках и уставился на меня подозрительно.

— Это не моё, — махнул рукой я. — Ну мы идём?

— Ага, не твоё, — хмыкнул историк, — и коньяк ты тогда не себе покупал, и это не твоё.

— А вы что, думаете, что я сожрал пачку таблеток и бегаю туда-сюда, как заяц?

— Я думаю, что у тебя в жизни происходит какая-то запутанная история. Ну хорошо, пойдём, потом всё выясним.

Коробочку он сунул к себе в карман. Я пожал плечами, надел шапку, и мы пошли. Очень быстро пошли, и я опять весь вспотел. Наверное, сегодня я поставил личный рекорд по беготне. Чем ближе мы подходили к дому, тем больше мне становилось всё равно, чем это всё кончится. Энергия, с которой я спасал Алиску и ощущение, что всё правильно, окончательно испарились. Я шёл к дому на автопилоте и вёл туда историка. Чтобы открыть или не открыть дверь. Лично для меня разница между двумя исходами с каждым шагом терялась. Карбони, наоборот, был сосредоточенный и целеустремленный. Он спросил у меня номер отца, забил его в свой мобильник и продолжал на ходу дозваниваться. Отец так и не отвечал.

У дома я показал на открытое окно:

— Мать утром открыла, так и открыто. Я думал, она в него кинулась. Потом она сказала, что меня не знает, и чтобы я уходил.

— И ты ушёл? — серьёзно спросил историк.

— Ушёл.

— Почему?

— К Алиске пошёл.

— Мда… Елисей…

Я понял, что он сейчас скажет: что я должен был остаться, помочь маме, а я как эгоист взял и ушёл. Я не дал ему открыть рот и показал на его карман:

— Алиска наглоталась вот этих таблеток. И мне позвонила, я к ней побежал. Желудок промывать.

— Ох…

— Да всё нормально, её вырвало всеми этими таблетками и все дела. Хотя дура, конечно.

Мы поднялись по лестнице к нашей квартире. Я попробовал открыть, но ничего не изменилось — дверь была подперта с той стороны.

— Ну, давай вместе, — сказал Карбони, и мы изо всех сил налегли на дверь. Со скрипом и невероятно медленно дверь тем не менее поддалась.

— Откроем, — понял я.

— Конечно. Постараемся и откроем.

Мы старались ещё десяток минут. После чего образовалась щель, достаточная, чтобы туда пролез я. Что я и сделал. С той стороны действительно стоял комод, на нём — перевёрнутый стул от пианино, книги, вещи. Ящики комода были вставлены неровно, и я понял, как матери удалось его сюда подтащить — она сначала вытащила из него все ящики, а потом, когда он встал, как ей было надо, снова вставила. И продолжала таскать сюда вещи, чтобы баррикада стала надёжней. Я поступил как она — вытащил ящики и перенёс их к стене. После этого мы с историком окончательно открыли дверь, и он вошёл в квартиру. Было тихо. Как будто мы отпирали пустое помещение. Похоже, матери стало всё равно — откроют или нет, как и мне в последнее время было это всё равно.

— Вместе пойдём или ты сам? — спросил историк.

— Вместе.

Одному искать мать не хотелось. Я уже делал это сегодня. Я показал в сторону спальни:

— Её комната.

Историк подошёл к прикрытой двери, постучал, потом открыл. Я стоял позади него и посмотрел в комнату вторым. Потому что надо было, наверное, посмотреть. В конце концов, мы у меня дома, а не у него. Мать не спала, сидела на их с отцом кровати точно так же, как утром на моей. Только утром она заметила, что я вошёл. А сейчас — нет. Как будто нас совсем не было. Карбони снова постучал по двери — нарочно громко. Никакой реакции.

— Надо «скорую» вызвать, — сказал он с сожалением.

— Угу.

— Телефон где?

— Там, — я махнул рукой в сторону своей комнаты.

Историк пошёл звонить. А я — закрывать окно в гостиной. Успел только притворить створки, как Карбони меня позвал. Стал спрашивать имя-отчество-адрес, я отвечал и смотрел, как он стоит на обрывках Наташиных фоток. Это было смешно. Она его так любит, а он стоит на её лице и хоть бы хны. Я засмеялся. Наташа была никому не нужна. Виктор Валентинович от моего смеха вздрогнул и переступил ногами. Теперь он стоял на обрывке Наташиной руки с сумочкой. Я расхохотался ещё громче. Меня просто трясло от смеха. Вот и всё. Она никому не нужна! Её больше нет. А Алиска есть. Чёрно-белая, нераспечатанная, лежащая в папке «Мои рисунки» на компьютере, но есть! А Наташи — нет. Может, когда я её снова увижу, то не узнаю?