Ноэль Стритфилд - Балетные туфельки

С Анной все было иначе. С того момента как девочка начала ходить, каждый раз, когда слышалась музыка, она не могла устоять на месте и начинала танцевать. Когда Анна была еще маленькой, Жардек просто играл ей на скрипке, а внучка танцевала в свое удовольствие. Когда ей исполнилось шесть лет, Жардек начал ее учить. Ничего сложного — только пять позиций, упражнения и простые па. Но он уже почувствовал, что в его собственной внучке есть тот самый редкий огонек, который он искал всю жизнь.

Семейные обсуждения всегда были очень шумными и веселыми, потому что только Ольга знала язык каждого из них. Кристофер обычно говорил только по-английски. Бывая во Франции, в тех случаях, когда это было необходимо, он объяснялся по-французски, но с сильным английским акцентом. Однако детям было известно, что он отлично знает французский. Ольга достаточно хорошо знала английский, но говорила с сильным польским акцентом. Кристофер настаивал на том, чтобы его дети общались по-английски, и, поскольку их учила Ольга, то большую часть времени она тоже говорила по-английски. А Жардек и Бабка разговаривали на смешанном языке: в основном это был польский, но с вкраплениями английских и турецких слов.

В то лето говорили, естественно, об Анне. Жардек решил, что Анне недостаточно тех занятий танцами, которые они проводили во время их недолгой жизни в деревне. Пора было начинать серьезную работу. Поэтому когда вся семья соберется ехать на выставку, Анне придется остаться здесь окончательно.

Анна не могла без слез думать об отъезде ее семьи. Но она знала, что раз уж она решила стать балериной — а ничего другого и не должно случиться — нужно чем-то жертвовать. И кроме того, хотя она любила маму и папу больше всего на свете, но и Жардека с Бабкой она тоже очень любила.

Родители согласились с тем, что Анне нужно больше заниматься. Кристофер, до мелочей помнивший свое бурное детство, когда ему запрещали учиться на художника, скорее бы застрелил Того, чем лишил Анну уроков танцев.

Несмотря на то что с Анной все более или менее разрешилось, бесконечное обсуждение продолжалось: как и в любой семье, здесь очень любили все обсуждать, и чем громче, тем лучше. Но тем летним утром, когда началась эта история, хотя за завтраком собрались все, было непривычно тихо. Молчание воцарилось из-за жары. Никто не мог припомнить такой странной погоды и духоты. Никому не хотелось есть, но Ольга настояла, чтобы дети доели свои йогурты и съели по кусочку хлеба с оливками.

Ребята должны были отнести одну из картин Кристофера к мастеру, который вставил бы ее в раму. Этот мастер жил за вторым холмом, почти в трех милях от деревни. О том, чтобы пойти кому-то одному, не могло быть и речи, потому что они всегда все делали вместе. Кристофер посмотрел на расплавленное жарой небо.

— Я бы сам отвез картину, но мне жаль портить отпуск бедному старому Того, мучая его в такую жару, и хотя свет сегодня плохой, мне нужно работать.

Дети не ответили, они изо всех сил пытались впихнуть в себя хлеб с оливками.

— Может быть, — предложила Ольга, — дети завтра отнесут картину. Тогда сегодня мы бы позанимались.

На этом бы и остановиться, ведь кому охота идти три мили по такой жаре, но еще меньше им хотелось учиться. Анне особенно не хотелось оставаться: для Жардека погода была слишком тяжелой, чтобы заниматься танцами, и она надеялась, что завтра будет попрохладнее. Кристофер порылся в кармане и дал Франческо денег.

— Купите фруктов и холодные напитки и не торопитесь домой. Мы будем ждать вас к вечеру.

Дети встали из-за стола, надели шляпы, и что-то — они не знали что — заставило их еще раз обернуться и посмотреть на Кристофера, Ольгу, Жардека и Бабку, которые сидели и пили чай.

Как же жарко было идти! Хоть дети хорошо переносили жару, пот лился с них ручьями. Дорога до соседней деревни была грунтовая, и от пыли становилось еще жарче. Анне не повезло больше всех — она была почти черная от пыли. Впереди шел Франческо с картиной в руках, за ним Гасси, а последней — она.

Когда они добрались до деревни, то решили было, что потратили силы зря, потому что мастер лежал на своей кровати и спал. Он приоткрыл один глаз, но даже и слушать не захотел ни о какой картине. Тогда Франческо прислонил картину к стене. Он был уверен: когда мастер проснется, то обязательно выполнит работу, потому что всегда был не прочь заработать и к тому же считал себя большим почитателем таланта Кристофера.