Владимир Санин - Когда я был мальчишкой

– Володя!– заорал я и нажал на спуск. Заело! Я швырнул автомат в немца и промахнулся, а Володя ударом ноги вышиб из его руки пистолет. Немец уронил голову на пол и затих.

– Здесь порядочек! – Володя улыбнулся, поднял пистолет и выскочил из блиндажа.– И здесь тоже, выходи спокойно!

Я устремился за ним и столкнулся лицом к лицу с комбатом Макаровым.

– Куда дел оружие?– вытирая пот со лба, жестко спросил комбат.

Я ахнул и бросился в блиндаж за своим автоматом.

И здесь произошла сцена, которая стала достоянием всей роты и принесла мне весьма досадную известность.

Немец, у которого Володя выбил пистолет, сидел на полу, ошалело поводя окровавленной головой. В руках у него был мой автомат. Увидев меня, немец поднял его на уровень моего живота и оскалился. Сердце у меня остановилось.

Щелк!– осечка.

Щелк!– осечка!

Я бросился к немцу и схватил руками ствол.

– Отдай автомат!– заорал я.– Отдай!

На крик вбежали Юра Беленький и Владик Регинин. Быстро оценив ситуацию, Юра ухмыльнулся.

– Погоди, сейчас разберемся,– успокоил он меня.– Это твой автомат?

– Мой!

– Слышишь?– возмущенно сказал Юра насмерть перепуганному немцу.– Миша врать не будет, отдай ему автомат, а сам подними ручки кверху. Хенде хох, сволочь!

Немец пытался поднять руки, но снова потерял сознание.

– Еще немножко, и я сам бы отобрал, – осознав глупость ситуации, сообщил я.

– Не беспокойся,– ядовито проговорил Юра, похлопав меня по плечу,– мы люди свои, трепаться не будем, за пределы полка не выйдет!

В блиндаж ввалились потный и довольный Ряшенцев, Володя и Чайкины. Рана у Виктора оказалась пустяковой, кость не была задета, и отец бинтовал руку сына, ругая его на чем свет стоит. Виктор послушно поддакивал, исподтишка нам подмигивая.

– Наше дело сделано, подождем танков,– весело сказал Ряшенцев, садясь за стол,– Жив, трижды обстрелянный?

– Меня спас!– засмеялся Володя, подбрасывая на руке «вальтер».– Эх!..– Володя бережно взял в руки покрытый блестящим перламутром аккордеон.– Достанется же кому-то музыка… Уж давно умолкли танки, а тако-ого не забыть, и с тех пор на ту поля-янку ходит девушка грустить… Не переправились обозники, дал бы кому-нибудь на сохранение… Часто та-ам она-а встречает утра розовый рассвет, речь танкиста вспо-оминает…

– Не расстраивайся, брось его,– посоветовал Ряшенцев.– Степан Петрович, немец-то живой, посмотри его. Немецкий знаешь, Полунин?

– Я английский в школе учил.

– Жаль, я тоже не очень…– покачал головой Ряшенцев и спросил немца, которому Чайкин-старший перебинтовывал голову:– Гитлер капут, значит?

– Капут, капут,– охотно поддержал немец.– Их бин арбейтер.

– Знаем мы таких рабочих,– с усмешкой сказал Володя.– Ладно, можешь не класть в штаны, никто тебя шлепать не будет.

– Везучий немец, доживет до конца.– Юра сплюнул.– А ну покажи.

Вконец расстроенный, я протянул ему свой автомат, из которого, как легко было понять, мне так и не удалось сделать ни единого выстрела: затвор покорежило осколком, а другой осколок ухитрился закупорить ствол.

– Да, тринадцатой зарубке не бывать,– с искренним соболезнованием проговорил Юра и похлопал меня по плечу.– Все равно молодец, отстоял свое оружие в борьбе с полудохлым фрицем!

Тщетно я подмигивал и корчил умоляющие рожи – Юра уже вошел в роль.

– Вбегаем мы с Владиком в блиндаж, а он кричит: «Отдай автомат, он на меня записан, спроси у гвардии ефрейтора товарища Чайкина! Это,– кричит,– настоящее воровство – чужие автоматы хватать. Креста, – кричит,– на тебе нет!»

– Вранье все это, не верьте ему!– вспылил я.

– Вранье?– страшно обиделся Беленький.– Отродясь не врал, Владик свидетель. Фриц, было такое?

Держась обеими руками за голову, немец послушно пробормотал что-то вроде «Гитлер капут». Юра удовлетворенно кивнул и поплел такое, что в блиндаже стоял сплошной рев. В дальнейшем эта история, обрастая новыми измышлениями, распространилась, но и я не остался в долгу: через несколько дней мне удалось отплатить младшему сержанту Беленькому той же монетой.

– Не расстраивайся,– вытирая слезы, сказал Ряшенцев.– Витя, отдай ему свой автомат, пусть таскает, пока твоя рука не заживет. С пистолетом повоюешь.

– Вот спасибо!– обрадовался я.– И рожки тоже.

– Может, и штаны тебе отдать?– проворчал Виктор, отдавая все-таки рожки.– Учти, он у меня пристрелянный, шкуру спущу!