Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Девушка крепко обняла его.

- Что же ты не повинуешься мне? - скрипит зубами Мигель. - Я приказываю тебе прижаться! И кричи, чтобы я тебя слышал! Неужели никогда не услышать мне ничьего голоса, кроме собственного?

Клиенты поднимаются с мест, пялят глаза.

Руфина подходит к Мигелю, отстраняет перепуганных шлюх и мягко прикладывает ладонь к его лицу.

- Успокойтесь, ваша милость, - нежно просит она. - Вы возбуждены, но это пройдет. Настанет время, и вы обретете покой. Жизнь ваша получит иное направление. Вы положите голову на колени женщине, которую полюбите верной и преданной любовью.

Мигель разражается смехом.

Он смеется впервые, но смех этот жесток, как смех сатаны.

- Надо же придумать такое, Руфина! Уж наверное, склоню я голову... И буду ползать на коленях в лужах слез, так, что ли?

Смех, злой смех беснуется, но Руфину не задевает насмешка.

- Будет так, как я сказала, - спокойно отвечает она. - Я, сударь мой, видела людей, охваченных страхом.

Глаза Мигеля расширились, словно в них отразился образ иного мира. Он встает, шатаясь, прижимает руки к груди:

- Иной мир... Тот свет? Ха-ха-ха! Страх? Timor fecit deos!* Но я не знаю, что такое страх. Я спускаюсь с небес, как огненное облако. Как оно жжется, мое небо... Горю! Горю! Подайте мне чашу! Пить!

______________

* Страх делает богов (лат.).

Но нет никого, кто бы сжалился и протянул ему бокал.

Возбуждение Мигеля растет, руки ищут опоры в воздухе, дыхание вырывается короткими свистящими взрывами, сдавленный голос словно корчится в неистовой экзальтации.

- Эй ты, властитель того света! Ты мой враг - приди, давай посчитаемся! Я давно отбросил все, что было во мне божеского и человеческого! И если мне не понравится раскаленное добела ложе, уготованное для меня в аду, приготовь-ка ты там, наверху, свой трон для меня!

Давящая тишина.

Мигель вдруг круто обернулся, словно почувствовал за спиной кого-то, и выхватил шпагу.

- Ну же, господи, покажись! Хоть ты и бог, - я проткну тебя!

Он тычет шпагой в воздух, женщины с криком разбегаются, прячутся.

- Все наслаждения мира - мои! Хочу испить до дна всю сласть! Буду спать с твоими святыми угодницами, с царицей небес рожу бога, ибо - я равен богу! - Мигель запрокинул голову, и голос его срывается в безумном вопле. - Ну, слышишь, ты?! Почему ж не караешь меня, эй ты, всемогущий?! Потому что не можешь! Потому что тебя нет!

Возгласы ужаса наполнили вертеп, клиенты поспешно убираются прочь.

Он остался один, он корчится в муках на полу, и Руфина, на коленях, гладит ладонью его лоб.

* * *

Наперекор городу.

В час, когда в Страстную пятницу назначена процессия кающихся, Мигель встречает гостей.

Двор свой он велел превратить в пиршественный зал - прямо под открытым небом. Слуги расстелили ковры по каменным плитам, расставили столы, кресла, кушетки, и с сумерками над пирующими запылали факелы.

В день самого строгого в году поста стол ломится от мясных яств, и кувшины полны тяжелого вина.

Наперекор всему.

Гости уселись - молчаливые, испуганные. Боязливо косятся на ворота, отделяющие двор от улицы, где люди выстроились шпалерами, ожидая процессию.

Куски мяса застревают в горле гостей - ведь сегодня великий пост.

Голоса их приглушены и робки. Даже эти безбожники знают, что нынче великий пост.

- Чего испугались, голубчики? - насмехается над ними Мигель. - У вас руки дрожат, дрожат ресницы, деточки!..

- Если нас тут обнаружит инквизиция, нас всех сожгут, - тихо сказал кто-то за вторым столом, не видный в сумерках.

- У меня вы в безопасности, - возразил Мигель. - Меня инквизиция боится больше, чем вы ее. Выбросьте это пугало из головы и пейте. За бессмертие наслаждения!

Вехоо вскочил, крикнул резко:

- Не слишком ли это, Мигель?

- Не будь смешным со своей моралью, гистрион, - обрывает его тот. Садись, спокойно ешь и пей.

- Не хочу! Отказываюсь от вашего гостеприимства, ваша милость. Не стану я больше смотреть на ваши беснования. Не нуждаюсь в вашей дружбе. И не желаю больше валяться в вашей грязи!

И Вехоо, возмущенный, уходит.

- Задержать? - спрашивает начальник стражи у ворот.

- Зачем? - ухмыляется Мигель. - Мы ведь свободные люди.

Едва Вехоо затерялся в толпе, как послышался отдаленный треск барабанов.

Процессия кающихся приближается.

Темное небо низко лежит над городом, факелы с трудом рассеивают мрак.

- А, барабаны! - И Мигель обращается к музыкантам. - Играйте плясовую!

Музыканты колеблются, дрожат от страха.