Иван Лазутин - Суд идет

— За что?

Все время, пока говорил Семен, Дмитрий не спускал с него глаз. Он узнавал его и не узнавал. «Ты ли это, Рыжий?! Как здорово, что ты такой боец и честный малый!»

— Ты спрашиваешь, за что я ношу партийный выговор? Отвечу. Формально за то, что секретарь райкома комсомола притупил революционную бдительность и допустил проникновение в сознание некоторых комсомольцев нездорового настроения, которое, как написали в протоколе, выразилось в преклонении перед заграницей. Это формально. Фактически же за то, что месяца за два до этого выговора на бюро райкома партии Семен Реутов осмелился покритиковать Кирбая за его диктаторский стиль в работе. Пытался, видите ли, по-телячьи лягнуть его копытом, а он опутал меня нащипанными фактами и фактиками и на бюро так отшлепал, что я и сейчас хожу с красными ягодицами!

Семен подошел к окну и, глядя вдаль, где синела кромка озера, продолжал:

— Ты помнишь первого секретаря райкома Филатова?

— Как же не помнить? Хороший был мужик. Кстати, где он сейчас? Наверное, пошел на повышение?

— Повысили… Произвели из офицеров в ефрейторы. Был первым секретарем, да еще каким секретарем, а сейчас инструктором в Елпатьевском районе.

— Это почему же?

— Не ужился с Кирбаем.

— Каким образом?

— Не захотел плясать под его дудку, вел свою линию. Причем настоящую, партийную линию. А тот так подобрал к секретарю ключики, что навесил на него два строгача за провал идеологической работы и добился перевода в другой район. Вот так-то, брат, мы и живем, хлеб жуем, а о калачах только мечтаем.

— На чем же он держится? — спросил Дмитрий.

— А вот этого я сам не разберу. Пока вижу только одно астрономическое хамство, удивительную подлость и… мне кажется, что в области, а может быть, и выше у него есть крепкая рука, которая невидимо для других поддерживает его и ведет.

— Кто же может быть этой рукой?

Семен пожал плечами.

— Пока это тайна.

— Не в обкоме же партии?

— Что ты! — Семен настороженно посмотрел на дверь и тихо сказал: — Пробовали и из обкома его осадить — ничего не вышло. После этого он стал еще злее.

— А как у них отношения с первым секретарем?

— О, это сложная шарада! Смотрю я на них и не знаю, кто кого возьмет. Пока присматриваются друг к другу, нащупывают слабые и сильные места друг у друга… Но в одном я уверен, что теперешний первый секретарь орешек крепкий, о него можно в два счета зубы сломать. Член партии с семнадцатого года. Обком прислал его к нам поднимать район. Ведь докатились до того, что, стыдно сказать, занимали предпоследнее место в области.

— Как думаешь, этот вытянет?

— Уже вытягивает. День и ночь в разъездах. Больной весь, посмотреть — в чем душа держится, а силища страшная! И где он ее только берет? Этот, я думаю, или уложит Кирбая, или наделает такой тарарам, что всем чертям будет тошно.

— Зачем же укладывать Кирбая? Нужно добиться более разумного: пусть он каждую минуту чувствует, что над ним стоит партия, директивам которой он обязан подчиняться от «а» до «я».

— Твоя философия умозрительна, Дмитрий. Ее еще можно применить к тем, у кого от власти начинает кружиться голова, но не для тех, кто по-поросячьему нагло хрюкает. Таких сложившихся и уверовавших в свою правоту негодяев нужно гнать из органов и ставить туда Ядровых! Тех, для кого воля партии во всех ее масштабах — Центральный Комитет, обком, райком, первичная организация — есть закон, есть святая святых! А ведь Кирбай носит в кармане партийный билет, а молится своему богу — министру государственной безопасности и тем совершенно секретным шифрованным указаниям и приказам, которые спущены сверху.

— Ты сейчас упомянул о Ядрове. Кто это?

— Первый секретарь райкома партии. Я о нем уже говорил тебе. Полгода в нашем районе.

— Где он сейчас?

— Лежит второй месяц в обкомовской клинике. Что-то печень у него барахлит.

— Пьет?

— «Ессентуки» и «Боржом». Причем за неделю выпивает ящик. Даже с собой возит. Я как-нибудь тебе расскажу о нем. Золотой человек. Умница! — Семен покачал головой. — Вот это ленинец! До последней жилки ленинец! Нет ничего для себя, все для партии, для дела. Мне пришлось весной с ним неделю месить грязь на райкомовском «козлике», и вот тут-то я почувствовал, какими должны быть настоящие коммунисты. — Семен вздохнул. — Был я у него дома. Живет, как Рахметов. Ничего из этих вот наших мещанских удобств. — Семен показал рукой на ковер, ружье, цветы, тюлевые шторы… — Только чистота одна да книг полквартиры, вот и все, что я у него видел.