Иван Лазутин - Суд идет

Варламов что-то написал на листке, лежавшем перед ним, и пододвинул его Шадрину.

— Одну минутку! — Представитель из министерства юстиции осторожно задержал руку с листком распределения. Видя, что «покупатели» начинают конкурировать между собой и сманивать Шадрина, тоже решил вступить в это соперничество и тут же предложил:

— Можете подписать направление в министерство юстиции.

— Кем? — спросил Дмитрий.

— Можно народным судьей, можно заведующим нотариальной конторой. Смею вас заверить, с квартирой вам голову ломать не придется. Сразу же получите в Химках благоустроенную комнату.

— Суд меня вполне устраивает.

Варламов передал записку представителю из министерства юстиции. Тот прочитал и кивнул головой. Потом записка обошла членов комиссии, и Шадрин заметил, как все в знак согласия закивали головами.

— Товарищ Шадрин, выйдите, пожалуйста, на минутку, мы вас вызовем.

Дмитрий вышел. В коридоре на него набросились с расспросами. Белявский сгорал от нетерпения поскорее узнать, куда подписал назначение Шадрин. Он не мог стоять на месте, тормошил его за рукав пиджака.

— Ну, куда? Чего ты молчишь, как чурбан? Москва?

— Приказано на минутку выйти. Еще не решили.

Минута эта Шадрину показалась длинной. Она протянулась целых десять минут. Когда он снова, по вызову, вошел в кабинет декана и сел в кожаное кресло, то сразу же почувствовал, что победителем в конкуренции «покупателей» вышел представитель городской прокуратуры Варламов.

— Так вот, товарищ Шадрин, комиссия единодушно решила направить вас в распоряжение прокурора города Москвы. Ваше последнее слово?

— Согласен.

Шадрин молча подписал листок назначения и поднялся с кресла. Когда он, попрощавшись, взялся за дверную ручку, его остановил Варламов.

— С женитьбой, товарищ Шадрин, не откладывайте. Учтите, метраж получаемой жилплощади зависит от количества членов семьи. Так что не прогадаете, советую.

Шадрин благодарно улыбнулся и вышел из кабинета.

Когда Белявский узнал, что Шадрина оставили в Москве, он бросился к нему чуть ли не на шею.

— Димка! Чертяка ты этакий, поздравляю! Еще раз поздравляю! Все идет как по маслу! С тебя причитается!

В этот день Шадрин насилу отвязался от Белявского. Тот провожал его до самого метро и все тянул к себе домой, где обещал познакомить с родителями, намекая, что и обед уже заказан по телефону.

Лишь в метро Дмитрию удалось расстаться со своим благодетелем, который в сотый раз принимался поздравлять его с Новосибирском.

В воображении Дмитрия все еще стояло энергичное лицо представителя прокуратуры, старшего советника юстиции Варламова. Фамилию его он узнал уже после распределения. Варламов понравился ему сразу: прост и в то же время с какой-то загадочной хитринкой в умных серых глазах. Такие, если идут к цели, то или наверняка достигают ее, или ломают себе шею. Чем-то он походил на убитого под Смоленском командира гвардейского пехотного полка, в котором служил Шадрин. Дмитрий об этом подумал сразу же, как только переступил порог кабинета декана и беглым взглядом окинул членов комиссии.

Увидев из окна Дмитрия, когда он показался в переулке, Ольга выскочила на улицу. Не обращая внимания на болтливую соседку, которая, перестав полоскать белье, от любопытства раскрыла рот, Ольга схватила Шадрина за плечи и принялась тормошить.

— Куда? Не тяни душу! Ну, говори же скорей!

Видя, с каким беспокойством и нетерпением ждала Ольга этого единственного слова — город, куда он получил назначение, — Дмитрий решил пошутить.

— Норильск, — нарочито хмуро ответил он и мягко отстранил Ольгу.

— Что?

— Но-рильск! — по складам произнес Дмитрий, с трудом сдерживая смех.

«Что он, шутит?» — подумала Ольга.

— Митя, обожди, нужно подготовить маму. Ведь это же серьезное дело. — Закрыв перед носом Дмитрия дверь сенок, она тихо просила: — Я умоляю тебя, о Норильске матери пока ни слова. Ведь она старая, больная!

По лицу дочери Серафима Ивановна поняла, что назначение Дмитрий получил невеселое. Последний раз он заходил к Ольге уже давно, месяца два назад, еще до болезни. За эти два месяца в комнате ничего не изменилось: так же чисто, так же уютно, та же накрахмаленная белоснежная занавеска на окне. Дешевенький гобеленовый коврик над старомодным диваном со спинкой (на нем спала Серафима Ивановна), круглый стол, покрытый чистой скатертью, старинный, уже не однажды циклеванный дубовый буфет, хрупкая этажерка с зачитанными книгами, на стене прибит круглый репродуктор, которому уже много-много лет. Такие репродукторы выпускали в тридцатых годах. Даже старенькие ходики на стене, на щитке которых была изображена лубочная картинка сенокоса, и та говорила, что все здесь приобретено давно, годах в двадцатых-тридцатых. Один лишь стенной календарь да никелированная настольная лампа, которую Ольга приспособила к стене, как-то выделялись в выцветшей и потускневшей обстановке.