Иван Лазутин - Черные лебеди

Багров достал из кармана платок и вытер потный лоб. Закуривал медленно, словно что-то обдумывая.

— Ну и что, объездили? — спросил Шадрин.

— Загубили…

Подперев рукой голову, Иван сидел теперь неподвижно. На виске его билась голубая жилка.

— О чем думаешь? — задал вопрос Дмитрий.

— Об одном солдате. Его, наверное, расстреляют. В лучшем случае дадут лет пятнадцать-двадцать. Вот уже три месяца, как он сидит в тюрьме. Расследование поручили мне. Я провел два допроса, и вот уже которую ночь не могу спать. Солдат не выходит из головы. Так и стоит перед моими глазами — худенький, ясноглазый.

— А что за дело против солдата? — спросил Дмитрий.

— Дело за то, что в его душе проросла боль за деда и отца.

— Говори яснее.

— Солдат написал стихотворение. Никому не читал, никому не показывал. Его выкрал из чемодана солдата товарищ по взводу. В стихотворении сначала говорится о расстрелянном в тридцать седьмом году деде. Он командовал дивизией в армии Блюхера. Пустили в расход как врага народа. А бабку — в Карагандинский лагерь, как члена семьи изменника родины… — Багров желчно улыбнулся: — Оказывается, тогда была такая статья: ЧСИР. А нам в университете об этой статье — ни слова. А ведь была! И по ней пошли за колючую проволоку миллионы жен и взрослых детей! Страшно даже подумать…

— А отец? — спросил Дмитрий. — Тоже ЧСИР?

— Отцу не повезло по-другому. По дороге с Дальнего Востока на фронт глупо отстал от эшелона. В Красноярске решил забежать домой, проведать жену и сына. Забежал. А когда вернулся на станцию — эшелон уже отошел. Баню отменили.

— И что же с ним?

— Штрафной батальон. Вину свою смыл кровью — погиб, а сыну все равно подарил кличку: дезертир, — Багров встал: — Об отце тоже есть в стихотворении. А заканчивается оно приговором автору.

— Почему? Что он написал? — нетерпеливо спросил Дмитрий, уверенный в том, что Иван, знающий наизусть почти всего Есенина, запомнил и стихи солдата.

Багров настороженно огляделся, словно желая убедиться, что в утлой комнатке их только двое, и тихо, с придыханием произнес:

— Да… — произнес Шадрин. — Трудно защитить такого стихотворца.

— И все-таки я попытаюсь! — резко бросил Багров. — Стихотворение солдат никому не читал, никому не показывал. Его выкрал из чемодана какой-то мерзавец. Так что же, по-твоему, можно наказывать за мысли, за чувства?

…Было уже поздно, когда Багров провожал Шадрина до трамвая. Над высоким дощатым забором, обнесенным колючей проволокой, полыхали мощные прожекторы. Дмитрий чувствовал себя пьяным. А Иван, крепко сжимая его локоть, бросал куда-то в темноту, в пространство:

— Ты говоришь, тебе тяжело. Думаешь, мне легко? Думаешь, если я не посадил в тюрьму родную мать — значит, я счастливчик? Эх, Дмитрий, Дмитрий… Но ты был прав тогда, на Чертовом мосту. Остается только одно: ждать. Я это по-настоящему понял в штабе моего командующего, — он положил руку на плечо Шадрина: — А тебе советую: если, как и мне, придется падать топором на головы невинных людей — уходи на завод, к станку. Куда угодно, только уходи! Ты штатский, тебе легче. У станка ты почувствуешь себя человеком. В собственных глазах выше самого Бога станешь.

Дмитрий подавленно молчал.

— Да, кстати, дай я запишу твой адрес. Может быть, на той неделе загляну. И вообще, нам нужно чаще встречаться.

Шадрин записал свой адрес в блокноте Багрова.

Из-под дуги подошедшего трамвая посыпался ослепительно яркий сноп искр.

Простившись с Багровым, Шадрин вскочил на подножку уже тронувшегося трамвая. Ему казалось, что о самом главном, с чем он ехал к другу, что хотел ему поведать, он так и не рассказал. Посмотрел в окно: Иван, освещенный уличным фонарем, махал ему рукой…

В глазах Дмитрия, как живая, стояла картина: рота солдат и вздыбленный молодой скакун… Его точеные ноги мелко дрожат. На широкой груди взбухли вены. И пена… Белые клочья пены падают на черную землю полигона. А в умных глазах крик: «Люди! Что вы делаете?!»

Последнюю неделю Светлана звонила почти каждый вечер, приглашала к себе, обижалась, что все ее забыли, но Лиля никак не могла вырваться: то работа, то домашние хлопоты, то какие-нибудь непредвиденные обстоятельства суеты сует… А вчера вечером звонил Игорь Михайлович, муж Светланы. Он очень просил Лилю навестить жену, которую вот уже третий день мучили сильные головные боли.