Анатолий Байбородин - Озёрное чудо

— Не-е, мужики, это, паря, не рыбалка, а… — Гаврилыч складно матюгнулся и тряхнул головой словно от озноба.

Ефим Карнаков — или просто Карнак — по-забайкальски прищуристый, забуревший на озерных ветрах скуластым лицом, жалостливо спросил:

— Ну как, Гаврилыч, в штанах-то сухо?

— Тьфу на тебя!.. — старик осерчало сплюнул через левое плечо, чтоб угодить в нечистую силу, и, кряхтя, полез в машину.

Подмигнувши нам, сунулся туда и Карнак и, легкий на слово, безунывный, потом всю дорогу потешал нас, посмеивался над Гаврилычем, разгоняя дорожную скуку.

Потом мы вздыхали о нелегкой доле нынешнего рыбака. Все маятней и маятней дается любителю-удилыцику даже некорыстная рыбалчишка: все меньше остается укромных, уловистых, диких вод, про какие Карнак хвастал: дескать, край непуганых рыб и бичей; да и сама рыбка — особливо речная да вот еще байкальская, — чтобы выжить, стала шибко хитрой, не в пример досель-ной, неразборчивой, прожорливой, готовой клевать и на голый крючок.

— Откуль же рыбе-то путней быть, раз вы угробили природу?! — укорил нас Гаврилыч.

Карнак огрызнулся:

— А ты, Гаврилыч, что, в космосе ошивался… Гляди-ка, мы природу гробили, а он бороздил воздушный океан…

— Не жалеете свою землю, нехристи поганые, — ворчал Гаврилыч, тиская руль, настороженно высматривая едва набитую среди суметов колею, иссеченную морщинами.

— Да, нету теперь ранешней рыбы — кипели речки… — загрустил было Карнак, но тут же и повеселел, припомнив или уж на ходу сочинив байку завиральную. — И ведь до чего дикая была… Помню, шатался я, паря, на Северном Байкале… Груза сопровождал. Там как раз БАМ зашевелился… И вот прилетел из Нижне-ангарска в Уоян. А с Уояна махнул еще верст за тридцать в тайгу, в край непуганых рыб и бичей. От, паря, где рыбалка-то была!.. Там бригада мост через речку ладила, ну, я к ним и припарился. А дело вышло по весне — багульник на сопках зацвел, проталины на речке… Ну, приехал, паря. Гляжу я, это, а у мужиков прямо на бельевой веревке ленки да харюзя вялятся. От, думаю, дурья моя голова, а!.. Не смикитил удочки взять… Ну чо, паря, делать, давай у мужиков шукать. Дали мне уду, а крючок голый.

«Ловко, — говорю. — Уж и на голый крючок берет…»

«На советский берет…» — отвечают.

«Какой ишо советский?..» — спрашиваю.

«А такой… Вон от флага лафтаки отдирам, наматывам, и вроде клюет…»

А я и то, паря, диву дался — висит над вагончиком флаг, не флаг — рваная тряпка, мочало. Смехом еще спросил:

«Какая тут власть, мужики?..» — и на флаг кажу.

«Закон — тайга, — говорят, — медведь — прокурор».

«Ну, тогда ладно, мы к медвежьей власти привычные. Верная власть…»

Но чо делать?.. «Прости, — говорю, — родная партия и советская власть — нужда прижала…» Да и клок оторвал от красного флага… И веришь, Гаврилыч, намотал красну тряпицу на крючок, и тока, это, в проталину уду бросил, — ленок из-подо льда ка-ак даст!.. Едва жилку не порвал. На три кила потянул… И мигом я, паря, с полкуля накидал. А ленки-то, ленки-то, Гаврилыч, во!.. — Карнак на полный отмах раскинул руки. — Тебе такие не снились… Поклонился я красному флагу и кормилице нашей советской власти…

— Мели-и, Емеля, твоя неделя, — отмахнулся Гаврилыч. — Язык — то без костей. Вот таких, как ты, Ефим, и зовут — холодные рыбаки. Которые на языке ловить мастера. Сядут за стол, винища надуются и таких ловят харюзей, что диву даешься. А как до дела, удочку-то не знают за какой конец брать…

— Ничо-о, Гаврилыч, будем посмотреть, кто кого переудит. У меня нынче такие мушки — твоим-то и делать нечего возле моих… Такую закуску сгоношил — сам бы в охотку слопал… До третьих петухов шаманил с этими мушками — куколки вышли, любо-дорого поглядеть, а того дороже заглотить… Но ниче-о, два-три пуда всяко разно добуду…

Гаврилыч снисходительно покосился на хвастливого Карнака:

— Кулей-то мало взял… вранье собирать.

Карнак засмеялся:

— И вот, Гаврилыч, до чего же на Уояне рыба дикая жила — как бык, на красну тряпку кидалась…А теперичи и не знаешь, какую нитку ей, холере, намотать… У меня братан… тоже рыбак заядлый… Так у него этих ниток — вагон и маленька тележка. А ему все мало. Как-то с им в очереди стояли за эфтим делом, — Карнак лихо щелкнул себя в кадык, — Вижу, братан мой к девахе вяжется. Хотя и женатый, паразит… А парень из себя бравый» кудрявый. Деваха-то и разомлела, глазками пострели-ват. А братан ей: мол, девушка, можно вас попросить?.. Девка лыбится, как сайка на прилавке, глазками поигрыват: дескать, можно, если осторожно.