Рене Фалле - Париж в августе. Убитый Моцарт

За его спиной расстроенная Симона бормотала:

— Бедная женщина! Когда мы вернулись, только что, она мне сказала: «Напомните мне завтра, что я должна с вами поговорить». Я никогда не узнаю, что она хотела мне сказать!..

Ночь опускалась на крыши, на Париж, и совершенно неожиданно она пахла мелиссой.

— Кстати, Симона, — сказал Плантэн, — завтра утром, за завтраком, я буду пить чай.

Париж, февраль — март, 1964 г.

— Ну а малыш, я не спросил тебя, как он? Кароль, ты ведь женщина, могла бы поинтересоваться, как его сынишка! Ведь это принято.

— Об этом я не подумала.

— Спасибо, с ним все в порядке.

— Уилфрид — папа! За двенадцать лет я так и не смог к этому привыкнуть. Папа!

Норберт рассмеялся и нажал на газ своего «Мерседеса-300». В моторе раздался скрежет.

— Ой-ой! — удивилась Кароль.

— Это ревматизм! Ей ведь уже год!

— Одно слово — негодница, — вздохнул Уилфрид, — а моему «Ситроену» уже три.

— Не надо. Я ведь вижу, к чему ты клонишь — не надо. Я тебе ее и на пару километров не уступлю. Машина, как женщина, ее нельзя одалживать.

— Негодяйка и есть, — повторил Уилфрид.

Они сидели втроем на переднем сиденье «мерседеса», тесно прижатые друг к другу. А через опущенные стекла прямо в лицо дышало лето.

Ничего ощетинившегося, ничего угрожающего в этой горе не было. Вытянутые склоны ее зеленели травой, дышали нежностью. А над ней, словно люстра в оперном театре, висело июльское солнце.

— Речка-то красивая?

— Да ничего, не дурна. Огромные валуны. Скалы. Вчера вечером я там поймал парочку.

— Парочку красавиц?

— Да, довольно приличных. Приличных форелей.

— И они что, так охотно всплывают?

— Если бы! А то схватят наживку — и на самое дно. Вода-то прозрачная, все видно. У меня были с собой совсем коротенькие удочки «Coachman»…

Они уже вошли в раж и не могли сдерживать тона. Кароль, не обращая на них внимания, смотрела на дорогу и на сосны по ее сторонам…

Заднее сиденье машины было завалено удочками, садками для рыбы, болотными сапогами и сачками на длинных ручках. Мужчины были одеты по-солдатски: серые брюки и куртки цвета хаки. На голове — кепи с козырьком.

— А ты, в твоем белом платье, где-нибудь скроешься. Форель не любит белого цвета.

— Я пойду собирать цветы.

— Прекрасная мысль.

— За те пятнадцать лет, что мы женаты, из-за твоей форели я набрала уже тонны цветов.

— И что отсюда следует?

После поворота он добавил:

— Толпы женщин предпочли бы, чтобы их мужья увлекались рыбалкой, а не молоденькими девушками или игрой на бегах.

— Я тебе не толпа женщин.

— У тебя, Уилфрид, семейные сцены вызывают, небось, особый интерес?

Они посмеялись.

— Обращаю твое внимание, — сказал Норберт, вновь став серьезным, — что в этих речках рыбачить стоит только в июне. В июле уже слишком жарко. Рыба прячется в норы.

— Я где-то прочитала, что в каждом человеке живет убитый Моцарт.

— К чему ты это говоришь? — спросил Норберт, поворачиваясь к жене.

— Потому что вспомнилось. Вот если бы вы оба захотели подумать…

— Ты с ума сошла. Ты в этом понимаешь что-нибудь, Уилфрид?

— Ничего.

— Убитый Моцарт…

Он еще подумал, потом сказал:

— Это забавно, но ровным счетом ничего не значит. Послушай, Уилфрид!

— Что?

— А в тебе живет убитый Моцарт? Да или нет?

— Даже несколько.

— Вот видишь, Норберт, Уилфрид понял.

— Ты понял?

— Нет. Я просто хотел доставить Кароль удовольствие.

Норберт расхохотался. Кароль пожала плечами.

— Кароль, вместо того чтобы сердиться, лучше объясни нам.

— Тут нечего объяснять.

— Понимаю, — сказал Уилфрид. — В каждом бассете живет убитый сенбернар. В каждой DS живет убитая 300 SL.

— Что-то вроде этого, — подтвердила Кароль.

— Стало быть, если мой Моцарт убит, тем лучше, — зажигая сигарету, проворчал Норберт. — Всей его музыке я предпочитаю жужжание моей электробритвы.

«Однако, — подумал про себя Уилфрид, — а в самом Моцарте кто был убит? Кто? Кто-нибудь, вроде Куперена? Вивальди?»

Кароль было сорок лет. Уилфриду — тридцать восемь. Норберту — сорок два. Кароль была блондинкой, Уилфрид — высокого роста, Норберт — коренастым. Мужчины познакомились во время службы в армии. Они вместе переправлялись через Рейн и выиграли войну, в которой могли бы и не участвовать, если бы просто родились чуть попозже. Состояние эйфории часто висит на волоске. Рискнув и выиграв тогда, они так и остались победителями. Норберт возглавлял агентство недвижимости. Уилфрид, в меньшей степени обладавший деловыми качествами, был рекламным художником. Они оба ценили дружбу, не доверяя этого чувства письмам, которыми могли бы обмениваться. Уилфрид был счастлив и разведен. Норберт был счастлив и женат на Кароль. У одинокого мужчины был ребенок. Семейная же пара была бездетна.