Петер Туррини - Все, наконец

В семнадцать лет я захотел стать чемпионом мира по прыжкам на лыжах с трамплина, но вскоре отказался от своего плана, поскольку он делал невозможным избрание меня папой. Я видел себя революционером, в одном строю с известнейшими революционными вождями, однако никак не мог, да и не желал, связывать себя каким-либо мировоззрением. Я планировал ограбления банков, мечтал танцевать под пальмами с обитательницами тропических островов, но уже вскоре подумывал о пострижении в монахи. Я хотел стать убийцей, киллером, которого разыскивает Интерпол, однако роль международного миротворца сулила мне еще большую известность. Видя парочку застывшую в объятии, я жаждал быть самым страстным влюбленным. Если же вступал в любовную связь, то очень скоро начинал чувствовать себя пленником. Вид играющих и смеющихся детей вызывал во мне неутолимое желание стать отцом, но когда у нас с женой родился сын, я стал завидовать любому, кто был свободен от тягот семейной жизни. Мысленно я рассылал по почте бомбы в конвертах, но в то же время мечтал о славе того, кто сумел бы разоблачить преступника. Все в моей жизни было иллюзорно, реален только этот пистолет у моего виска.

(Продолжает считать, живо, убыстряя темп.)

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

240

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

250

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

260

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

270

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

280

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

290

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

300

(Смеется.)

Смерть -- игрок, ей нравится играть в прятки. Всякий раз, когда мне кажется, что я настиг ее, она ускользает от меня. Совершив попытку самоубийства, я очнулся в больнице, в реанимации. Я был подключен к множеству трубок, на лице -- кислородная маска. В палату вошли моя жена, мой сын, который был тогда еще очень мал, и толстый священник. Жена всхлипывала, сын цеплялся за нее, священник повесил себе на шею лиловую епитрахиль. Он помазал мой лоб елеем и произнес слова, понять которые я не мог, поскольку мои уши были закрыты креплениями кислородной маски. Я взобрался на ящик, чтобы лучше видеть и слышать происходящее, и наблюдал всю эту сцену сверху. Священник взял мою руку -- в его действиях чувствовалась некоторая поспешность, - помазал и ее елеем и сказал, что Господь простит мне все прегрешения. В своем милосердии Он укрепит мой дух и поведет меня к жизни вечной. Жена сменила носовой платок, сын наблюдал, как на экране монитора поднимается и опускается кривая биений моего сердца, священник вытер пот со лба и уложил епитрахиль и елей в карманы своего черного пиджака. Когда моя жена вернется домой, -- подумал я, - она прежде всего бросит в стиральную машину носовые платки. А священник проходя мимо кельи сестер, заглянет к ним, прихватит несколько конфет из открытой коробки и поспешит на следующее соборование. А я спрыгнул с ящика и решил, что буду и дальше живым.

(Смеется и продолжает считать.)

301

302

303

304

305

306

(Танцует в ритме счета, не отнимая пистолет от виска.)

307

308

309

310

Это был танец, головокружительный танец.

311

312

313

314

315

Я завершил бессодержательный период своего существования, став внештатным сотрудником второразрядной газеты и начав описывать мир так, как его описывали все. Я писал колонки для крупной ежедневной газеты. Взывал к благоразумию, когда все взывали к благоразумию, критиковал то, что в данный момент считалось достойным критики. Когда возникали военные конфликты, я клеймил как агрессора того, кого агрессором считали все. Я выступал против государственного регулирования экономики и за бoльшую свободу рынка, в массовом увольнении рабочих я видел единственный путь оздоровления производства. Я высказывался с симпатией, хоть и осторожно, о политиках, выступающих против засилья иностранцев в нашей стране. Время от времени я кардинально менял свои взгляды, - писал о нуждах уволенных рабочих, жертвовал свой месячный заработок на строительство жилья для беженцев и брал под защиту шефа разведки одной из бывших коммунистических стран. О смене моих убеждений я каждый раз оповещал мир -- решительно и страстно. Что принесло мне репутацию человека, мыслящего независимо. Изменяя своей жене, я звонил ей, еще лежа возле любовницы, и говорил жене те же самые ласковые слова, которыми только что осыпал другую. Подобные вещи я повторял не раз, а моя жена ни о чем не догадывалась. Когда же мой интерес к подобным играм иссяк, я покаялся перед женой во всех своих любовных связях и вдобавок присочинил еще несколько, не скупясь на детали. Изображая глубочайшее раскаяние, используя весь свой запас красноречия, я стремился вновь завоевать ее доверие, которое за минуту до того преднамеренно разрушил. Я то говорил ей правду, то лгал, пока сам не переставал понимать, действительно ли я совершил тот или иной поступок. Жена сказала, что она больше не в состоянии все это выносить и сходит с ума. Я же убеждал ее, стремясь вызвать сочувствие, что это я сошел с ума, что я болен и что мне очень нужна ее помощь. А когда она решилась мне помочь, я оттолкнул ее. Она возненавидела меня и принялась осыпать словами, как острыми стрелами, сотнями стрел, которые, подобно иглам, торчали из моего тела. А я, окровавленный еж, с улыбкой заявил ей, что все равно останусь в живых. Она вместе с сыном съехала с нашей квартиры и начала через адвокатов преследовать меня, требуя денег, я же упрочил свое положение в газете.

Читать дальше