Джудит Макнот: Наконец-то вместе

Дражайший Спенс! В полном соответствии с традицией я очень хотела бы дать тебе совет, подобный тому, что дала твоему брату в посвящении к своей последней книге. Но не могу. Я так поражена твоим обаянием и очарована смехом, что не могу дождаться, пока ты станешь старше, чтобы попросить твоего совета. Каким образом ты заставляешь людей улыбаться при одном взгляде на тебя? Я знаю, откуда у тебя такие глаза. Но откуда столько радости? Столько магии?

Мне нужно задать тебе множество вопросов, но пока что тебе всего два года, так что придется подождать ответов. Единственное, в чем я твердо уверена, — ты собираешься идти по жизни своим курсом. И если этот курс будет именно таким, который вызовет огромный трепет в сердцах твоих родителей, можешь рассчитывать на меня как на человека, который все уладит. Ну а пока я все же дам тебе маленький совет любящей бабушки: не позволяй никому из нас изменить тебя.

Я пишу романы об исключительных людях, людях необычайного характера, большого ума, сострадания и силы. В реальной жизни я знала таких людей. Одним из них был мой друг Гейл Шредер. Другим — мой муж Майкл Макнот. Все, кто любил этих необыкновенных людей, ужасно по ним тоскуют. Память о них освещает наши жизни и наш путь. Как повезло нам узнать их!

Создание романа — это долгое, одинокое и кропотливое занятие. Выносить его мне помогают поддержка и участие моей семьи и близких друзей. Спасибо вам, Клей, Уит и Роуз, за понимание, отказ от телефонных звонков и визитов и полное отсутствие жалоб. Я так люблю вас за это! Спасибо, Кэрол Ларокко, и Джуди Шредер, и Кэти Ричардсон, за верную и преданную дружбу.

Создание подобного романа требует также советов и помощи многих людей, знающих предмет, или только одного человека, с огромными знаниями, множеством контактов и безграничным терпением. Такого, как Стив Слоут. Стив, ты настоящий принц. Не знаю, как и благодарить тебя.

— Мисс Кендалл, вы меня слышите? Я доктор Меткаф. Вы находитесь в больнице, в Маунтинсайда. Сейчас мы вынесем вас из машины «скорой помощи»и отвезем в приемное отделение.

Содрогавшаяся в ознобе Ли Кендалл слабо реагировала на настойчивый мужской голос, пытающийся привести ее в сознание, но никак не могла найти в себе силы поднять веки.

— Вы слышите меня, мисс Кендалл?

Сверхчеловеческим усилием она все же умудрилась заставить себя открыть глаза. Доктор наклонился над ней, осматривая ее голову. Подле стояла медсестра с прозрачным пластиковым пакетом жидкости для внутривенного вливания.

— Сейчас мы вынесем вас из «скорой», — повторил он, направляя в ее зрачки крохотный лучик света.

— Нужно… сказать… мужу, что я здесь, — выдавила Ли едва слышным шепотом.

Доктор кивнул и ободряюще сжал ее руку:

— Об этом позаботится полиция штата. Ну а пока… поверьте, в больнице «Добрый самаритянин» найдется немало ваших горячих поклонников, включая и меня самого, так что мы сумеем как нельзя лучше позаботиться о вас.

Голоса и образы атаковали Ли со всех сторон, как только санитары подняли носилки. Красные и голубые огни лихорадочно пульсировали на фоне серого рассветного неба. Люди в униформах мельтешили перед ее усталыми глазами: полицейские штата Нью-Йорк, парамедики, доктора, медсестры. Двери распахивались, коридоры летели мимо, лица теснились над ней, губы шевелились, выпаливая настойчивые вопросы.

Ли пыталась сосредоточиться, но голоса сливались в неразличимое жужжание, черты окружающих расплывались, растворяясь в том же мраке, который успел пожрать остальную часть комнаты.

Когда Ли снова пришла в себя, на улице было темно и падал легкий снег. Делая отчаянные усилия избавиться от действия тех лекарств, которые еще и сейчас по капле лились ей в вену из прозрачного пакета, укрепленного на штативе, она тупо оглядывала то, что показалось ей больничной палатой, буквально забитой цветами всех оттенков, форм и сортов.

Седовласая сиделка, устроившаяся у изножья кровати, рядом с гигантской корзиной белых орхидей и большой вазой ярко-желтых роз, читала последний выпуск «Нью-Йорк пост»с фотографией Ли на первой странице.

Ли повернула голову, насколько позволял фиксирующий воротник, пытаясь отыскать хоть какой-то признак появления Логана, но оказалось, что пока, кроме нее и сиделки, больше никого нет. Далее она попробовала подвигать ногами и пошевелить пальцами и, к собственному облегчению, удостоверилась, что все это не только осталось на месте, но и находится в достаточно удовлетворительном рабочем состоянии. Правда, руки были забинтованы, а голова обернута чем-то тугим, но пока она не двигалась, все неудобство в основном сводилось к тупой боли во всем теле и немного более острой в ребрах. Кроме того, глотка так пересохла, словно ее набили опилками.