Алексей Ельянов - Чур, мой дым!

— Кулаки! Жлобы! — говорил Герасим, когда мы садились обедать.

Обед был скудным: щи в бидоне, молоко, по паре яиц, лук и хлеб.

— Вот старая карга, — расходился Герасим. — Тут вкалываешь, как вол, а она этой бурдой потчует. Да провались ты, чтоб я еще раз пошел к ней работать! — И он спрашивал меня: — Что, вы и дома так жрете?

— Всякое бывает, — отвечал я уклончиво.

— Выгораживаешь старуху? Да ты сам-то хоть раз в жизни жрал от души?

— Бывало, — опять неопределенно отвечал я и думал: нет, не бывало. Я еще ни разу не поел вкусно. Сытно приходилось часто, а вкусно нет.

— Вот выцарапаю у твоей старухи деньжат и тебя так накормлю, что век меня не забудешь. Ты, я вижу, парень хилый, тебя бабка тоже урабатывает в хвост и гриву. Не зевай, тащи у нее все, что можешь. Хочешь жить — умей вертеться, иначе труба!

Стеша приходила на покос после обеда. Она вытаскивала траву из леса и расстилала ее на горушке, на солнцепеке. Стеша была крупная, сочная, с полными розовыми губами. Ее короткие волосы завивались неестественно мелкими кольцами. Герасим оживлялся с ее приходом, сыпал сальными словечками, норовил сгрести девушку в охапку или ущипнуть. Стеша похохатывала в ответ на шуточки и беззлобно отбивалась.

Я делал вид, что не замечаю их возни, но меня все время непреодолимо тянуло желание наблюдать за Стешей.

Однажды Герасим заметил мои поглядывания на Стешу и спросил с ухмылкой:

— Чего зыришь? Нравится?

Я ужасно смутился и ничего не ответил.

— А ты не зевай, — сказал он. — Хочешь, она тебя поцелует?

— Да ну тебя! — сказал я, покраснев и все помахивая косой.

— Ладно, знаем мы вас, скромников, — и Герасим позвал Стешу: — Стешка, Стешка! Иди-ка сюда, дело есть.

Стеша обернулась, пошла с охапкой травы в нашу сторону. Я хотел бросить косу и убежать, но не сдвинулся с места. Было ужасно стыдно оставаться и еще стыднее бежать.

— Стешка, тут обучить кое-чему требуется… Он на тебя целый день глаза таращит. Влюбился.

— Дурак, чего парня смущаешь, — сказала Стеша и ушла.

— Ничего, обломаем! — весело закричал Герасим и тоже ушел.

Мне было не по себе от грубой откровенности Герасима, оттого, что каждое его слово, ухмылка, жест придавали нашим отношениям с девушкой стыдный и пошлый смысл.

Часов в пять дня мы начали метать высокие копны. Я стоял наверху, мне подавали Герасим и Стеша. Стеша держала над головой насаженное на вилы сено. Платье ее поднималось выше колен, и круглые крепкие ноги твердо ступали по скошенному лугу. Стеша подходила к копне и негромко выкрикивала:

— Принимай подарочек!

Ее круглое потное лицо светилось простодушием и лукавством, глаза смеялись. Я тоже негромко кричал в ответ:

— Хорош подарочек, давай еще!

Копны мы метали быстро, и все время Стеша играла со мной глазами, своим покрикиванием. Во мне распалялся какой-то мучительный и сладкий огонь. Я старался скрыть смятение. Я был горд, что девушка увлечена мною, а не Герасимом, и думал, что вот так, должно быть, начинается любовь у взрослых парней.

Когда работа подходила к концу, Герасим отозвал меня в сторонку и, дружески стиснув мои плечи, сказал:

— Ничего, брат. Мы ее обломаем, это как пить дать. Да ты не смущайся.

Вдруг он выпустил меня, заглянул в лицо, резко спросил:

— У тебя деньги водятся?

— Нет, — сказал я. — Я их все тете отдаю.

— Ну и дурак. Тебя старуха прижимает, понял? Ты ведь знаешь, куда тетка деньги прячет? Вижу, что знаешь. Да ты не стесняйся, деньги твои, кровные. — Белесые волосы Герасима и ресницы оказались почти перед самым моим носом. Он уже говорил напористо, не просто уговаривал, а приказывал: — Ты не буржуй, а пролетарий. Тебе нечего бояться за свои кровные. Принесешь полбанки, раздавим — и привет, Стешка наша.

— Нет, не хочу, — сказал я резко и отодвинулся от Герасима.

Подошла Стеша, спросила:

— Вы о чем тут, мальчики?

— Иди, иди, погуляй. Мы тут без тебя должны покалякать, — отогнал ее Герасим.

— Что, за бабу обиделся? — насмешливо спросил он меня, когда Стеша прилегла возле копны.

— Я ведь не для себя стараюсь, у Стехи сегодня день рождения, — уже шепотом сообщил Герасим и почему-то опасливо покосился на девушку. — Надо бы это дело спрыснуть, а твоя старуха за рваный рубль задавится.

— Почему это задавится? — обиделся я. — Вот пойду, скажу ей, что такой праздник, и даст сколько надо.

Герасим захохотал и протянул мне под самый нос три костлявых пальца.

— Вот такой кукиш дадут тебе твои жлобы. Попробуй-ка попроси.