Марк Арен - Реквием по Иуде

В одной из комнат, несмотря на позднее время, горела на узком оконце церковная лампада. Ее колеблющийся от ветра свет отбрасывал причудливые тени на лежащую рядом толстую книгу. Недалеко от нее возился с настольной лампой немолодой священник.

Внезапно тишину монастырских коридоров нарушили чьи-то шаги. Священник, закончив свою работу, включил лампу, и комнату залил мягкий свет. Шаги приближались, и священник повернулся к двери. Через мгновение она со скрипом отворилась, и появившийся в ней служитель доложил о госте. Священник кивнул, служитель исчез, а вместо него в комнату вошел улыбающийся мужчина.

Весь его облик источал безусловный лоск, хотя и несколько приглушенный. Его шикарный костюм был изрядно помят, а дорогие мягкие туфли явно были знакомы не только с паркетом и коврами, но и с пылью горных дорог. И даже небольшой потертый рюкзачок, накинутый небрежно на плечо, выглядел как-то особенно элегантно.

— Простите меня за столь поздний визит, святой отец, — приложившись к руке священника, сказал гость. — Оказавшись в ваших краях и памятуя о том, что вы поздно ложитесь, я решил заглянуть к вам, тем более что давно собирался привезти эту книгу. Ее мне подарила одна семья, которой я оказал небольшую услугу, и я счел, что лучшим пристанищем для нее будет ваш монастырь.

Сказав это, он достал из рюкзачка старинный фолиант и передал его священнику.

— Спасибо, сын мой, — полистав книгу, поблагодарил священник, — я тоже всегда рад видеть вас и не только как дарителя нашего монастыря, ибо двери нашей обители всегда открыты для всех страждущих. Надеюсь, у вас все в порядке?

Гость криво усмехнулся:

— Если вы о делах, то да. Они у меня организованы естественным образом, и, поэтому в них, как и в природе, всегда царит порядок.

Священник задержал на госте внимательный взгляд.

— Присаживайтесь, мой друг, — предложил он, указывая гостю на кресло. — Природа, говорите? Да, в природе царит гармония. Она и была сотворена с величайшим пониманием порядка.

Только после того, как гость сел, в лице его стала заметна усталость.

— В ваших словах есть определенное противоречие, — заметил он.

— Какое же?

— Если природа сотворена так гармонично и если мы являемся частью этого творения, то почему же мы способны уничтожить все сущее вокруг, включая и самих себя? Следовательно, нет в нас этой самой гармонии. Да, мы существа разумные, но стоит мне сделать хоть шаг в каком-либо направлении, и я сломаю стебелек травы, раздавлю муравья, притаившегося под ним. Конечно, это еще не катастрофа планетарного масштаба, но получается, что наша жизнедеятельность разрушительна. Создавая одно, мы разрушаем другое. И чего больше — созданного или разрушенного — большой вопрос! — Он помолчал. — Когда пару лет назад мы встретились впервые, я ведь не назвал вам истинной причины моего появления в Хор Вирапе. Теперь скажу. Я собирался превратить это место в туристический рай: отель, рестораны, магазины…

Гость снова сделал паузу, видимо ожидая реакции собеседника. Но священник лишь благодушно улыбнулся.

— Ведь, казалось бы замечательная идея! — продолжил гость. — Сколько местных жителей получили б рабочие места! Жизнь бы закипела… Но сегодня я этого делать не хочу. Я просто представил, как изменятся эти места, когда колыбель христианства растащат на сувениры…

Священник одобрительно кивнул.

— Не всякий благой замысел приносит благие плоды. Однако, как ваш духовник, я должен заметить, что рассуждения о затоптанных травинках и муравьях отдают буддизмом.

— Но, насколько я знаю, и у буддизма, и у конфуцианства много общего с нашей верой, — сказал гость.

— Шопенгауэр как-то заметил, что сравнивать христианство и буддизм — это все равно что бросать яйцом в булыжник, — улыбнувшись, ответил священник. — Общее есть, как ни странно, во всех мировых религиях. Все они признают болезненность человеческого существования, все испытывают страдание из-за того, что люди смертны. Но лишь мы, христиане, признаем явление Бога во плоти.

— Но разве Будду не почитают как Бога?

— Только доморощенные буддисты. Любой монах в буддистском храме расскажет вам, что принц Гаутама Будда прожил долгую земную жизнь и умер от несварения желудка. Глаза буддиста всегда закрыты, ибо он смотрит в себя, а глаза христианина широко распахнуты, ибо он смотрит на мир. Мы не отрицаем реальности жизни, и поэтому способны совершенствовать ее, они же признают жизнь «майей» и стремятся к смерти. Что же касается конфуцианства, то оно являет собой не столько религию, сколько этический кодекс. Неслучайно, отвечая на вопрос, почему он ничего не говорит о загробной жизни, Конфуций сказал, что люди пока не научились правильно относиться друг к другу в этом мире. Так какой же смысл рассуждать о мире потустороннем? — Священник смущенно взмахнул пальцами, словно отгоняя надоедливую муху. — Простите, я несколько увлекся. На самом деле ваш план по обустройству Хор Вирапа меня чрезвычайно заинтересовал. Это было бы настоящим спасением! Ведь здесь все чахнет. Люди просто уезжают отсюда…