Поль Арен - Ослы загробного мира

— Распроклятая моя доля, господин кюре! Поневоле станешь чертыхаться, ко ли одни век ничего не делают, а другие век работают и коли всю жизнь спина саднит от вьючного седла!

— Терпи, Бенезе! Земное существование — лишь переход к иному бытию; в загробном мире богачи будут заместо ослов у бедных.

— И можно будет выбрать любого?

— Ну конечно!

— Раз так, я оставляю за собой толстяка Дамаза: вы ведь знаете его, Дамаза, который в прошлом году за должок пустил мое имущество с молотка. Значит, он у меня будет заместо осла! Боже праведный! От одной мысли у меня уже полегчало на душе… Да полно, так ли это? Кто сказал, что на том свете…

— Руманиль, славный наш Руманиль, когда еще был жив и составлял календари.

— Сам Руманиль сказал? Ну, тогда это так же верно, как евангельское слово. Большое вам спасибо, господин кюре.

— Ступай, Бенезе. Мужайся!

И Бенезе, исполнившись доверия и бодрости, снова взялся за мотыгу.

Солнце, казалось ему, сияло ярче прежнего, земля для него стала краше. Дело было весной, и Бенезе, хотя ему из всех окрестных угодий принадлежал только каменистый участок, на который при торгах не нашлось покупателя, окинул радостным взглядом ярко зеленевшие поля и отлогие холмы, белоснежные, словно по ним разостлали свежевымытое белье со всей округи, так густо поросли они миндальными деревьями, сгибавшимися под тяжестью цвета.

«Вот славно! — думал он. — Только бы хорошая погода продержалась да пчелки нас не подвели бы, — и нам хватит миндаля и меда для сластей к рождественской вечере».

И он ретиво взялся за работу.

У него было живое воображение. В молодости он ходил в пастухах; поэтому слова Руманиля, на которые сослался кюре, сладостная надежда гонять когда-нибудь по лучезарным дорогам рая толстяка Дамаза, обреченного из мучителя стать на небесах его вьючным ослом, внезапно породила у Бенезе смелые мечты. Он говорил себе:

«А ведь и впрямь лучше быть бедным! Толстосумы — те сладко едят, а не понимают, что им рано или поздно придется за это расплачиваться! Тем хуже для них, черта с два! Каждому свой черед, так и надо!»

И Бенезе не на шутку радовался тому, что он сумел остаться бедняком, тогда как остолоп Дамаз…

Лучезарные дороги рая, окаймленные ярко-зелеными кустами, в которых там и сям, взамен цветов, сияли звезды, виделись ему отчетливо, как наяву. Дамаз рысцой бежал по ним, а Бенезе, оседлав Дамаза, все еще, несмотря на отвислые уши и жесткую шерсть, походившего на прежнего толстяка, подгонял его:

— Эй, живей, Дамаз! Беги шибче, это верное средство спустить лишний жир! С тебя небось не пот будет лить, а червонцы!

Недаром говорится: «Лучше быть довольным, чем богатым». А иной раз довольному и богатство привалит. Вот что случилось: Бенезе был так доволен тем, что, как его заверил кюре, когда-нибудь Дамаз, ростовщик Дамаз, окажется под седлом и под ярмом у него на конюшне, что словно другим человеком стал.

Он, всегда ворчавший, что очень уж тяжко гнуть спину над пашней, и, в противоположность создателю, трудившийся один день в неделю, стал теперь, всем на удивление, выходить в поле чуть свет и возделывать его до захода солнца.

Работа уже не была ему в тягость. Ведь, трудясь, он все время думал о Дамазе. Он перестал ходить в кабачок, где пропивал все, что не попадало к судебному исполнителю. Вдобавок ему еще и повезло: урожай выдался на славу, он его выгодно продал и к концу года хоть и не совсем расстался с нуждой, но не так уж бедствовал, как прежде; а немного спустя ему нежданно-негаданно еще и наследство досталось. Право слово! Он почти разбогател.

Тут у Бенезе стало неспокойно на сердце.

И подумайте только, что бывает на свете! У Бенезе все наладилось, а у несчастного Дамаза — наоборот, все пошло прахом. Шелковичные черви у него погибли, маслины ничего не принесли, цыгане, которых он не пустил ночевать, в отместку спалили скирды на гумне, паводок снес мельницу, и, наконец, мошенник банкир лишил его последнего, что у него было.

«Ах, каналья! — думал Бенезе. — Наверное, догадался или кто-нибудь ему выболтал, что я его выбрал себе в ослы, и сразу так изловчился, что ослом на том свете буду я».

Прощай, покой и счастье!

Теперь Бенезе избегал встреч с Дамазом, который всегда, так ему чудилось, бросал на него лукавые и насмешливые взгляды. Сам Бенезе уже воображал себя ослом, и, что еще хуже, — ослом Дамаза. Он ощущал на спине вьючное седло, на голове-уздечку, а Дамаз, толстяк Дамаз, потчуя его увесистой дубинкой, мчался на нем по дорогам рая, окаймленным — увы! — уже не ярко-зелеными кустами, в которых сияли звезды, а огромными репьями, чьи колючие, жесткие головки Бенезе с трудом разгрызал своими ослиными челюстями, обдирая о них морду в кровь.