Роберт Джоунз - Сила притяжения

«Нужно выбираться отсюда», — думал Эммет, спиной чувствуя бетонную стену, холодную и твердую. Он все еще не мог отойти от бешеной скорости, с которой мчался во сне. Проснувшись, он почувствовал разочарование и сейчас пытался приспособиться к самому себе. В солнечном сне Эммет был лошадью, дрожал и трепетал, тяжело стуча копытами по скаковому кругу, а в темноте комнаты Брюс вращал светло-зелеными, почти фосфорическими глазами.

Брюс сидел в позе лотоса. Он три раза глубоко вздохнул, словно готовясь к медитации. Блаженно заулыбался.

— Что тебе от меня нужно? — в сотый раз спросил Эммет. Несмотря на свои сомнения, несмотря на то, что его окружали сплошь странные личности, Эммет еще верил в разум.

— Мне нужно все, — торжественно произнес Брюс. — Все! — Он потянулся ко лбу Эммета, словно желая его помазать.

«Снаружи я бы его убил», — пронеслось у Эммета в голове. Он бы завлек Брюса приманкой, как кота, но куда бессердечнее. На этот раз он бы не спасовал. Однако больница не давала такой возможности. Даже если Брюсу запретят приближаться к Эммету, его будет преследовать это «псст» из каждого угла. Незаметно для остальных Брюс будет изводить его, как болезнь среднего уха.

«Пора покончить с ним», — кровожадно подумал Эммет. Он попытался вспомнить песню, которой Брюс мучил его всю неделю. Брюс напевал ее, как позывной, едва Эммет входил в комнату.

— Давай поиграем, — предложил Эммет, с воодушевлением приподнимаясь на локте. В голове у него вертелся припев. Брюс по-петушиному склонил голову и заморгал еще быстрее.

— «Чем глубже ныряешь, тем выше взлетаешь», — прохрипел Эммет почти шепотом. — Давай, Брюс, подпевай! «Чем выше взлетаешь, тем глубже ныряешь. Ну, давай. Давай» [11] Цитата из песни «Everybody's Got Something to Hide Except for Me and My Monkey» с «Белого альбома» «Битлз». .

— Так ты все-таки знаешь. — Брюс завороженно открыл рот, словно ему явился святой дух.

Чтобы не запинаться, Эммет не смотрел на Брюса. Он вспомнил, как мать заставила их петь во время грозы. Эммет хотел окружить Брюса, точно в тесной каморке, теснее салона машины, и накрыть его своими мыслями, как капюшоном. Чтобы еще больше его раздразнить, Эммет выпростал руки из-под одеяла и пощелкал пальцами. Понизив голос на октаву, он запел увереннее, баритоном.

— «Чем глубже ныряешь, тем выше взлетаешь», — с воодушевлением пел Эммет, все громче и громче. Он помнил только эту строчку. — «Ну, давай. Давай», — весело прогудел он.

— Тише, услышит кто-нибудь, — напрягся Брюс.

— Какая разница? — И Эммет пустился в пляс, со всей страстью, на какую был способен, кружась и извиваясь, как Хуанита, свободнее, чем когда-либо позволял себе танцевать на людях, изо всех сил стараясь не смущаться. Он покачивался в такт собственному невыразительному пению, вилял бедрами и мечтал лишь о том, чтобы никто не вошел и не увидел, как Эммет заставляет Брюса петь, словно живая рок-группа играет в комнате, и он не в силах перед ней устоять.

— Я хочу еще, еще! — смеялся Эммет, делая вид, что пьянеет от собственного пения. Потом резко повернулся к Брюсу: — У тебя есть пластинка?

— Да, — осторожно проговорил Брюс.

— Доставай. Без музыки нет смысла. Ты же хотел знать. Время пришло!

Брюс подошел к кровати и выудил из-под матраса пластинку. Прижал ее к груди, как щит.

— Не сдавайся, не сдавайся, — подбадривал Эммет, направляясь с Брюсом к музыкальной гостиной, где в чулане хранился проигрыватель. По праздникам медсестры ставили пластинки и распевали с больными гимны, как с детьми у костра.

Решимость Эммета постепенно ослабевала, но он знал, что если не сломает Брюса сейчас, то потом это уже не удастся. Он водрузил стерео на высокий стул, стоящий в центре комнаты, на ковре. Проигрыватель походил на тот, что был у Эммета в детстве. Он открывался, как чемодан, сверху — металлический динамик.

— На четвертой стороне есть секретный шифр, понятный немногим, — с видом заговорщика сообщил Эммет.

— Да знаю я, знаю. Нужно проиграть наоборот, с конца. Я узнал, когда читал про Чарльза Мэнсона.

— Так чего же ты ждешь? — спросил Эммет.

Брюс глянул смущенно, однако опустил иголку и потянул пластинку в обратную сторону.

— Ты плохо это делаешь. Нужно проникнуться и двигать быстро, как будто ты сам машина.

— Может, мы сначала обсудим? В смысле, я так много хочу узнать. Хотя бы в общих чертах.

— Все здесь, — сказал Эммет, указывая на неподвижную пластинку.

Брюс занес над ней руку, изящно, как танцор балета, и потрусил вокруг стула, набирая скорость, не отрывая пальца от зеленого бумажного ярлыка. Иголка скребла и скрежетала. Звуки совсем не напоминали слова — отдельные слоги и какое-то рычание.