Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане

- Он влюблен в тебя, - сказал вдруг Ник, не выдержав. - Как ты можешь говорить, что не знаешь этого?

- Потому что я этого не чувствую.

"Неужели ты не понимаешь, что это значит для него - то, что мы с тобой здесь вместе?" - хотел он было сказать, но вовремя остановился: зачем мучить ее и дразнить себя? И все же спросил:

- А как ты думаешь, почему он так рвется разговаривать по радио?

- Это не я, а ты ничего не понимаешь, - сказала Валя устало. - Он звонит, чтобы убедиться, что ты тут занят, не скучаешь. Дело не во мне. Ведь не я, а ты в чужой стране, далеко от родины. Ты одинок, и предполагается, что тебе нужны временные развлечения.

- И он думает, что это все, что мне требуется?

- Нет, конечно, он так не думает, он знает, что тебе нужно не только это, что ты действительно хочешь здесь работать. Ведь он перевернул все на свете, чтобы добиться для тебя разрешения приехать сюда, и теперь думает: "Ты хотел работать? Ладно, так работай же!" Я не намерена говорить о нем, - сказала она вдруг отрывисто. - И вообще ни о чем.

Но это была неправда. Валя хотела все разузнать, выпытать, о чем думает и что чувствует Ник, а ему именно этого касаться было трудно.

- Ну объясни, почему тебе это трудно, - настойчиво повторяла она, в свою очередь не понимая, что причиняет ему боль.

- Есть вещи, которых тебе не понять, - сказал он, не зная, как убедить ее.

- Потому что я молода и неопытна? - спросила она преувеличенно спокойно, и, хотя она сердилась на него, Нику стало искренне жаль ее.

- Валя, не заняться ли нам работой? - сказал он ласково.

- А я вовсе на так уж молода и неопытна. Я ведь сразу сообразила, кто подарил тебе маленький глобус.

- Лучше оставим прошлое в покое. Я не стану задавать тебе никаких вопросов, и ты тоже меня не спрашивай - хорошо?

- Ну, разумеется, - ответила она кротко. - Твоя жена была первой женщиной, которую ты любил?

Ник поднял на нее глаза, но Валя в эту минуту смотрела не на него, она заглядывала в цилиндр счетчика, проверяя сохранность нити накала.

- Да, - сказал Ник очень резко, желая показать, что намерен прекратить разговор, но Валю это не остановило.

- А после нее?

- Что после нее?

- Был у тебя еще кто-нибудь?

- Валя, ведь мы, кажется, решили не затрагивать такие темы.

- Мы никаких тем и не затрагиваем. Я просто хотела узнать, как американцы относятся к женщинам, только и всего.

- В Америке семьдесят миллионов мужчин, и все они чуточку между собой различаются. Вообще же мужчины в Америке точно такие, как в России.

- Так, значит, у тебя был и еще кто-то.

- Конечно, был и еще кто-то, - сказал он мягко. - Валя, я ведь у тебя ничего не выпытываю.

- Я знаю. Вы еще любите друг друга, ты и та другая женщина?

- Я люблю тебя, - проговорил он быстро. - То было давно.

- Давно? Следовательно, после нее были еще и другие?

- Знаешь, Валя, когда Мари Кюри работала в лаборатории, она не задавала Пьеру подобных вопросов. И ее дочь не задавала таких вопросов Жолио, и, вероятно, Лизе Мейтнер никогда...

- И много их было, других женщин? - не унималась Валя.

- Очень много, - сказал Ник раздраженно. - Я не веду им счета. Валя, прекрати! Зачем ты все это говоришь?

- Если я так неопытна по сравнению с тобой, так молода...

- Я об этом ни слова не говорил. Это ты сама сказала.

- ...вполне естественно, что мне любопытно узнать, откуда у тебя такое знание женщин.

- Никакого знания женщин у меня нет. С теми немногими, с кем мне приходилось сталкиваться, я ухитрился совершить все те ошибки, какие только может совершить мужчина. Поверь мне, у меня нет никакого права... Ему пришлось закончить по-английски: - права судить и, осуждать...

- Судить и осуждать? - повторила она за ним.

- Да, судить и осуждать, - сказал он нетерпеливо. - Ну, понимаешь, судья судит, осуждает, решает, - пытался он объяснить ей по-русски.

- Что же ты решил? - спросила она. - И что тебе надо было решать?

- Ничего, - сказал он беспомощно. - Валя, у нас нет времени рыться в словаре.

- Слушай, я хочу, чтобы ты знал, - продолжала она. - Я не так неопытна, как ты полагаешь.

И она рассказала ему, что в десятом классе один мальчик был так страстно в нее влюблен, что она боялась, что он и в самом деле застрелится в Сокольниках, как грозился. И потом в университете был один студент-химик, из Архангельска. И потом еще один, из Таганрога, его звали Володя. Она этого Володю любила, но когда она однажды вообразила, что забеременела, Володя был в такой панике, что ей с тех пор даже смотреть на него стало противно. Валя стремительно выкладывала ему все эти нехитрые увлечения, с трудом, сердито, преодолевая неловкость. Сперва Ник и сам было рассердился на нее, но тут же его охватило чувство нежности к ней и сострадания. Его тянуло обнять ее и утешить, как стал бы он утешать ребенка, который ломает свою гордость, прикидывается не тем, что он есть на самом деле, и все для того, чтобы старшие дети, нетерпеливо его отталкивающие, согласились принять его в игру.