Валери Уиндзор - Лгунья

Мы познакомились в Ковентри. Казалось бы, там никого невозможно встретить, но я умудрилась. Мы были там с моей матерью и отчимом. Отчим мой любил ездить в Ковентри. Не помню, поехали мы туда на выходные или всего лишь остановились переночевать на обратном пути с южного побережья. Мой отчим интересовался такими городами, как Ковентри: его до сих пор одолевали мысли о Второй мировой войне. Он служил летчиком на бомбардировщиках, одним из тех пленительных и обреченных молодых людей, кто храбро махал рукой на прощание, залезая в кабину хрупкого самолета, и летел бомбить Европу. Проблема была в том, что в отличие от подавляющего большинства его друзей, отчим вернулся с войны. Вернулся живым. Это было для него огромным разочарованием. Вообще-то, разочарованием для него было не только это, но и все остальное: Англия, какой он нашел её по возвращении, Европа, которую он спас. Все пошло прахом, говорил он. Это означало, что состояние мира синоним морального вырождения для человеческой расы. В зрелом возрасте, по причинам, которых я никогда не могла понять, и которых, подозреваю, он и сам до конца не понимал, - возможно, это было нечто вроде инстинктивной, старомодной галантности по отношению к беспомощной молодой женщине, - он женился на моей матери и в комплекте с ней приобрел семилетнюю дочь. Он носил тонкие усики, модные среди летчиков ВВС Великобритании. На свадебных фотографиях он выглядит жалким щеголем. Моя мама периодически просила его сбрить эти усы, - однажды пожаловалась мне, что они её раздражают, - но он ни в какую. Сейчас ему далеко за семьдесят, а усы до сих пор при нем, выцветшие, желтые, как и белки его слезящихся глаз.

Так вот, мы в Ковентри осматривали руины старого кафедрального собора, расположенного неподалеку от нового, муниципального, и слушали отчима, который сопоставлял их, рассуждая о разрушении всего старого и красивого и уродстве нового, которое пришло на смену, - весьма вероятно, что здесь пришлась к месту красноречивая Метафора о Наших Временах - непременно с заглавных букв. Мне было лет восемнадцать, но тогда я была другим человеком, очень самовлюбленным и самодостаточным. Мне казалось, что я совершенно отчетливо знаю, кто я и чего хочу. Только много позже, постепенно, год за годом я начала осознавать, что мои представления о собственных познаниях были обманчивы; что я была вовсе не самодостаточной, а наоборот, и со временем это усугублялось. И в противоположность растущей во мне пустоте, Тони, казалось, становился более цельным, более уверенным в себе и несгибаемым. Он знал все правила, понимал смысл всего происходящего. Как будто он пожирал все отслаивающиеся от меня кусочки, как будто был до отказа набит своим "эго", как будто внутри своего полнеющего тела хранил не только самого себя, но и несколько легких, как дымка, фрагментов, принадлежавших когда-то мне. Защищаясь, я научилась менять обличия под стать ожиданиям тех, кто ко мне приблизится, - построила вокруг себя нечто вроде холодного, тусклого зеркала.

Сперва Тони увидел мое отражение в зеркале на стене пансионата с меблированными комнатами в Ковентри, где мы остановились. Я была ещё в том возрасте, когда внешний вид имеет первостепенное значение. Меня сжигало желание быть красивой. Бог знает почему: сейчас я не представляю, почему это казалось мне таким важным. Теперь я предпочитаю прятаться за безликой внешностью ординарного человека, но тогда я хотела быть просто красивой довольно скромные амбиции. Были моменты, когда под определенным углом зрения, если сузить глаза, - отчасти чтобы выглядеть более соблазнительной, отчасти для того, чтобы скорректировать дефекты зрения, - мне казалось, что я немного похожа на Джулию Кристи, но кроме меня, по-видимому, этого сходства никто не замечал. Я стояла в холле, пропахшем вареной капустой, ждала, когда спустится мама, и отрабатывала взгляд а-ля Джулия Кристи, когда открылась входная дверь. Я прекратила свои упражнения, но продолжала смотреть в зеркало, где увидела темноволосого молодого человека, который улыбнулся мне и сказал: "Привет!". И мое отражение улыбнулось в ответ.

Он тогда только начал стажироваться продавцом на фирме, бывшей некогда семейным бизнесом, но несколько лет назад потерянной. Мой отчим рассматривал это как очередной признак упадка: старые, авторитетные фирмы съедались новыми хитрыми бизнесменами, такова была практика современного бизнеса. Это его глубоко огорчало. Тони, который как раз представлял собой идеальный экземпляр хитрого современного бизнесмена и который без тени сомнения продал бы семейную фирму, не сделай этого раньше его дядя, улыбнулся и посмотрел на свои ногти, - такая у него манера, способ отстранения. Ногти у него всегда безупречно подстрижены. Мне казалось странным, чтобы мужчина так старательно ухаживал за ногтями, подпиливал, сдвигал кожу у основания. Самой мне никогда не приходило в голову заниматься ногтями. Я их обгрызала по мере отрастания, или они сами ломались. Все у нас наоборот получается. Это мне бы надо волноваться по поводу грязных стульев и полировать ногти, а не ему.