Странности любви

"А у него сильная рука, — удивилась Полина. — Сам вроде хрупкий, а рука — крепкая, мужская".

Ее озябшие пальцы быстро согрелись в его теплой ладони.

— Поворачиваем к дороге, Александр Витальевич! Иначе мы до утра отсюда не выберемся.

Вспухшие жилы борозд тянулись далеко-далеко, до самой станции, отмеченной жидкой цепочкой фонарей.

Картошка, судя по всему, вырыта здесь уже давно: разбросанные по всему полю картофельные пирамиды, добела отмытые дождями, зловеще проступают сквозь тьму, напоминая черепа на известной картине Верещагина.

— А ведь это безобразие кому-то выгодно. — Александр Витальевич кивнул на обреченные гнить в кучах клубни.

— Мне, например, — улыбнулась Полина, с удовольствием выбираясь на дорогу — тоже не бог весть какую, но все же не такую вязкую, как поле. — Я тут с удовольствием отдыхаю: от бесконечных заседаний, от занятий и, стыдно признаться, — от домашних дел. Безобразия, Александр Витальевич, всегда кому-то выгодны, так ведь?

— Ну, — осторожно согласился комиссар, не выпуская ее руки.

— И у студентов кругозор расширится. Так называемое наглядное обучение, — высвободив руку, махнула в сторону тускло белеющих картофельных пирамид.

— Да, "Полный вперед!", студенты правы, — поправив на плечах бушлат, нерешительно глянул на Полину.

— Ох, как станция еще далеко, — вздохнула Полина и быстро зашагала в сторону фонарей, просеянными зернами вкрапленных в темноту.

Опять наступила долгая пауза.

— А насчет образования вы совершенно правы, Александр Витальевич.

— Нет его у нас. Нет, мы школы новой не создали, и нового человека не воспитали…

— Новое, новое, — ворчливо повторил Александр Витальевич, с трудом включаясь в разговор. — Новая программа, новая школа… Будто старая гимназия так уж плохо учила. Или лицей. Помните, кого он выпускал?

— Сейчас на некоторых школах тоже дощечки прибили: "Лицей", — усмехнулась Полина. — А вы знаете, что бабушка наших Мироновых из рода Мурашевых? Декабристы то есть.

— Нет, не знаю. Нефертити, ну надо же! Впрочем, что-то в ней есть. В Зое, правда, больше, но и в Тане… Новое поколение? Да, — вернулся к своей мысли Александр Витальевич, — мы так упорно ищем новое — словно какой-то клад, который сразу нас обогатит, решит все проблемы.

— А что? Я где-то читала, что под обломками храма Христа Спасителя действительно обнаружили клад. Только там не написано, куда эти сокровища дели.

— На проект "Дворца Советов", куда ж еще! — в тон ей ответил Александр Витальевич. — Или какой-нибудь другой проект. А вы говорите — три поколения! Теперь, пожалуй, и в десятом утерянное не восстановишь…

"Какой я ему кажусь, должно быть, занудой", — вдруг подумала Полина.

— Хотите смешной случай из нашей практики? Мне рассказывала приятельница, она ведет английский в техвузе, принесла выпускникам-англоязычникам тест на… незнакомом немецком. Сказала, что — на английском, дала задание: прочесть, перевести, выделив основную мысль. Студенты мучились с полчаса, потом сдались: "Много незнакомых слов…"

— Подумаешь, не могли отличить английский текст от немецкого! Технари все же, — снисходительно защищал Александр Витальевич. — А вот один мой приятель из МГК рассказывал, как одна из его коллег принимала зачет у студентов… знаете где? Нет, не угадали: в ломбарде. А что — там ведь огромные очереди. В целях экономии времени, так сказать. Вот. Интенсификация учебного процесса.

— Да, намудрили мы с этой интенсификацией, — покачала головой Полина. — Как ни дергай морковку за хвостик, быстрей не вырастет.

Он вдруг споткнулся, угодив ногой в какую-то яму.

— Осторожно, — вскрикнула Полина, подхватывая свалившийся с его плеч тяжелый бушлат.

— Не хватало производственную травму тут схлопотать! — рассмеялся Александр Витальевич, принимая бушлат.

Он задержал на ней свой взгляд, и Полина, вспыхнув, отвернулась.

— Это — "за дальний поход"? — кивнула на приколотый к бушлату значок.

— Да, за экватор ходили, было дело, — Александр Витальевич вновь набросил бушлат на плечи. — А знаете, какая там жара? Все матросы только на "Огуречной палубе" и спасались. Там огурцы хранят, поэтому так и прозвали. Но все равно дико жарко! Нас всех хоть выкручивай — пот в десять ручьев… Да, всякое бывало: море есть море…

А еще я любил слушать морзянку. Сидишь в рубке и ловишь. Веселый такой отбой. По звуку уже знал, с какого корабля идут сигналы — с французского, американского или арабского… Ой, что-то я разговорился, — спохватился он.