Странности любви

"А Володя возит в командировки растворимый", — отметила про себя, Не зная, занести ли это мужу в "плюс" или в "минус".

Наливая из начатой бутылки (кого-то уже угощал) пятизвездочный коньяк, он подмигнул Полине: "Мы с тобой последние русские, которые пьют армянский коньяк ереванского разлива. Ну, за. нас?"

Полина пригубила и поставила рюмку на стол. "Э-э, так не пойдет! За нас надо до конца".

Возражать не стала: надо значит надо. С непривычки задохнулась, потеряла дыхание.

"Пей кофе", — посоветовал, по-прежнему игнорируя имя. И придвинулся вплотную — ей было безразлично, коньяк приглушил неприязнь. Только натянула пониже юбку, чтобы не увидел дыру над правым коленом. Незаметно включился магнитофон. Ритмичные звуки популярного рок-ансамбля приятно смешивались в туманный коктейль с пятизвездочным армянским.

Делая вид, что смакует кофе, Полина по капле отхлебывала из чашки. Под рокот магнитофона хозяин наклонился к вырезу ее платья. "Как… как вас зовут?" — поинтересовалась Полина, отодвигаясь. "Потом, потом", — шептал, целуя ее шею, грудь, лицо. Горячие, нетерпеливые ладони, прерывистое дыхание. Жадные пальцы скользнули по ее правому бедру. Полина отпрянула, прикрывая юбкой драный чулок. Он нетерпеливо отбросил мешающую ему руку, властно притянул Полину к себе. Они молча боролись — он клонил ее к подушке, диван глухо стонал, поскрипывая пружинами. "Какой отвратительный звук!.. Какие у него липкие, неприятные губы!.. Колготки-то бесстыже сверкают замазанной лаком дырой…"

— Кто-то стучит. Слышите?

— Нет. — Он отпрянул, прислушался. — Показалось. Я ведь закрыл дверь? Кажется, закрыл.

Встал, направился к прихожей. Полина рванулась следом и, чуть не сбив его с ног, вылетела из комнаты: дверь оказалась не заперта.

В своем номере, стоя под душем — надо протрезветь к возвращению мужа — и с удовольствием подставляя пылающие щеки под прохладную струю, она, как ни странно, не чувствовала ни капли раскаяния…

Утро было мрачным. Дождь громко барабанил по железной крыше корпуса. От такого ливня никакая пленка не укроет. Студенты группами и по одному выбегали на крыльцо, задирали вверх светящиеся радостью лица и громко ругали небесную канцелярию: "Ну и погода!" "Что ж за свинство-то? Опять нас в поле не пустят, да? Только разработались…" "Товарищ командир, а мы настаиваем!" — откровенно издевались над начальством, прекрасно зная, что оно отвечает за их здоровье. "Предлагаю отпраздновать сегодня Новый год — погодка подходящая. А заодно — и праздник красоты", — Боб Беспутнов подмигнул Нефертити.

— Ты-то какое отношение к празднику красоты имеешь? — возмутилась рядом стоящая Зоя.

Наконец приехал доктор — симпатичная студентка-третьекурсница Катя Роднина. Кто-то сразу пустил слух, что она родная сестра знаменитой когда-то фигуристки. Новость породила всякие толки, и Галкин добровольно вызвался установить истину. Однако Катя разочаровала — не сестра, не родственница даже. Но разочарованный было Галкин умолял ее получше потрясти свое генеалогическое древо — Катя ему явно приглянулась.

Галкин выяснил, что Катя запоздала не по собственной воле, а из-за недоразумения: институтское начальство, забыв о запросе из райкома, заслало ее на уборку картофеля в другой район.

С появлением врача число заболеваний резко сократилось: Катя за здорово живешь справку не выдавала, и ребята изменили тактику — стали приходить к кабинету по вечерам, приглашать врача на дискотеку. Особенно старался Галкин: с гитарой устраивался в коридоре перед медкабинетом и дергал струны, перманентно мурлыча про ненаглядную певунью, с которой в стогу ночевал…

Постепенно Галкин перешел на романсы, призывая врача отворить калитку. Но поскольку Катя и тогда не отворила, Галкин в сердцах сдернул с ее двери плакат "Спасибо, доктор" и заменил его другим: "Минздрав СССР предупреждаю…"

Обидевшись на Катю, Галкин перешел к верному, как он считал, способу уесть врачиху — переключил свое внимание на Таню Миронову, открыто ухаживая за нею. Аня, делая обход, обнаружила их в одной кровати.

— Послушайте, Галкин! Я вовсе не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но… нельзя же так! Вам-то что, а вот Мироновой такая популярность… Зачем?

— Так я же без всяких эмоций, Анна Ивановна, — широко раскрыл наивные глаза Галкин.

— Вы — да, но Миронова — другой человек. Подумайте над этим…

По вечерам студенты выгоняли простуду дискотекой, а днем — чаем с шиповником и гитарой.