Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

В ту самую минуту, когда между передней, заметно поредевшей атакующей цепью бойцов второго батальона и вражескими автоматчиками остался отрезок, измеряемый броском гранаты, немцы повскакали на ноги а, пригибаясь, кинулись по лощине назад.

Казаринов отчетливо видел, как между темно-зелеными разлапистыми кустами ольшаника, которым была затянута лощина, замелькали мышисто-серые фигуры отступающих немцев. Видел, как в этих кустах начали рваться снаряды его батареи, ведущей огонь прямой паводком.

— Захлебнулись, гады!.. — вырвался из пересохшего рта Казаринова крик.

Это была четвертая за день контратака, в которую шли бойцы второго батальона, оборонявшего западную окраину села Радунское.

Григорию казалось, что устали не только бойцы его батареи и он сам. Устали лошади, устали пушки, устало даже солнце, безжалостно палящее с блеклого неба.

Улучив короткую передышку, когда над головой не слышалось шелеста проносившихся снарядов и мин, когда за бруствером окопа не вздымались черно-бурые сполохи земли и огня, Казаринов сел на дно орудийного окопа, расстегнул пуговицы просоленной потом гимнастерки, жадно захватил пригоршню свежей холодной глины и начал прикладывать ее к пылающим щекам.

Наводчик второго орудия, высокий, с женственно-красивым лицом боец Иванников, втайне любовавшийся своим комбатом и считавший, что все, что тот делает, красиво и достойно подражания, тоже расстегнул ворот гимнастерки, встал на колени, обеими руками сгреб большую пригоршню сырой холодной глины и, сбив из нее подобно деревенской лепешки, приложил к голой груди, на которой еще не росли волосы.

— Иванников, простудишься!.. — по-командирски строго и по-дружески заботливо прикрикнул на бойца Казаринов, а сам подумал: «Как же это я не догадался?..» И, не дожидаясь ответа Иванникова, который сделал вид, что не слышал слов командира, сбил в ладонях большую глиняную лепешку и приложил ее к волосатой груди. Блаженно вытянув неги, он привалился к прохладной стенке окопа.

— Иванников!.. Что, оглох?! — не поворачивая к бойцу головы, проворчал Казаринов.

— А вы-то сами, товарищ лейтенант?

— Вот когда у тебя вырастут на груди волосы, тогда хоть с головой зарывайся в глину, а сейчас — отставить!

Подносчик Николай Солдаткин присел на корточки и никак не мог трясущимися пальцами свернуть самокрутку: в нем еще не остыл азарт боя. После шутки Казаринова Солдаткин не упустил случая поддеть Иванникова, с которым у него шел давний спор о том, какой город главнее: Калуга или Прокопьевск. Случалось, что и в перерывах между боями буквально из-за мелочей вспыхивал словесный поединок с подначками и подковырками. Правда, почти всегда он кончался «на равных».

Со свистом сплюнув, Солдаткин языком провел но краю бумажной завертки и, метнув в сторону Иванникова насмешливый взгляд, проговорил:

— А у них, у сибирской шахтерни, как у этих…

— Как у кого? — огрызнулся Иванников.

— Как у скопцов. У них волосья не растут нигде.

Иванников разорвал глиняную лепешку и, улучив момент, когда комбат прикуривал самокрутку, с силой метнул шмот глины в Солдаткина. Но промахнулся. Когда Солдаткин подобрал брошенный в него кусок глины, чтобы швырнуть его в Иванникова, с бруствера с криком «Танки!» в орудийный окоп прыгнул Костя Полуяров, боец богатырского сложения, наделенный, по мнению Иванникова, тремя лошадиными силами.

Слово «танки» на какие-то секунды словно парализовало всех находившихся в окопе.

— Танки!.. Танки!.. — понеслось по изломам окопов.

Казаринов встал, нахлобучил на лоб вымазанную глиной каску, посмотрел в сторону, откуда доносилось приглушенное урчание моторов. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, из леска развернутой цепью вышли танки.

Наметанным взглядом Казаринов сразу сосчитал: девятнадцать. Не прибавляя и не убавляя скорости, танки двигались прямо на окопы второго батальона.

— Батарея к бою! — скомандовал Казаринов. — По танкам! Бронебойным! Прицел постоянный! Наводить в середину! — И, пригибаясь, побежал по изломам траншеи к третьему орудию: на правый фланг бата реи двигались четыре танка. — Приготовить противотанковые гранаты и бутылки со смесью! — на ходу прокричал Казаринов, подбегая к расчету второго орудия, выбравшему самую удобную позицию. На высоком взгорке, поросшем редким дубняком и осинником, орудие было с воздуха хорошо замаскировано камуфляжной сетью, усыпанной свежими ветками осинника.