Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

Винный запах чебреца щекотал ноздри, дурманил. Вскоре дошли до небольшого, заросшего камышом затона, образованного в весеннее половодье. Сергей Константинович присел на кочку и стал неторопливо раздеваться. Виктор положил на землю бредень и тоже разделся. Оставшись в полинялых трусах и выгоревшей на солнце ковбойке, он сразу же почувствовал себя неловко. В эти минуты ему не хотелось, чтобы Машенька видела его тонкие волосатые ноги, почти не тронутые загаром.

Купальник плотно облегал тоненькую фигурку Машеньки, он походил на узорчатую змеиную чешую.

По-детски шаловливая, в широкополой соломенной шляпе Машенька показалась Виктору особенно красивой. Шлепая руками по воде, она шла навстречу бредню и послушно делала то, что приказывал Сергей Константинович, — загоняла рыбу. Причем все это у нее получалось с каким-то милым ребячьим озорством, с наивной верой в то, что она действительно загоняет в бредень рыбу.

А когда после первого захода бредень вытащили на берег и все увидели, как в сплетении темно-зеленых водорослей упруго затрепыхался большой, побуревший от старости карась, Маша так принялась хлопать в ладоши, подзывая мать — Елизавета Семеновна в это время была на другом берегу затона, — что Виктор был уже больше не в состоянии скрывать своего восторга. Он любовался Машенькой.

Во второй заход вытащили несколько молоденьких щурят, двух карасей и небольшого линя. А когда после нескольких заходов полведерный бидон был до краев наполнен рыбой, разморенная солнцем Елизавета Семеновна уже перестала восторгаться каждым пойманным карасем и извивающимся щуренком.

Решили кончать ловлю.

Сергей Константинович вытер о траву руки, достал из кармана брюк коробку с табаком, присел на травянистую кочку н медленно, как-то особенно смакуя, набил трубку.

— Кончил дело — гуляй смело! — сказал он многозначительно и принялся раскуривать трубку. На лице его расплылось выражение крайнего блаженства. Это была вторая трубка за день. Маша прижала к груди сарафан и побежала в кусты переодеваться.

На вечернюю уху были приглашены Виктор и тетушка. У Сергея Константиновича нашлась бутылка «московской» водки. Женщины выпили по рюмке кагора. Каждый карась вызывал целую легенду о его житье-бытье, о каждом щуренке была сочинена смешная история, которая печально кончилась в кастрюле дачников.

После чая Елизавета Семеновна попросила Виктора что-нибудь сыграть. Виктор охотно согласился. Он пошел за скрипкой.

В этот вечер он играл с особым волнением. И чем больше играл, тем сильнее ему хотелось играть еще и еще. С каждой минутой он все больше и больше чувствовал в себе нарастание душевных сил, которые переливались в звуки. Эти звуки говорили о любви, о счастье… Пытаясь музыкой поведать Машеньке тайну своего сердца, Виктор твердо верил, что она и есть то самое единственное существо, которое раньше приходило к нему только в воображении.

Ему аплодировали, его игрой восторгались. Потом начались расспросы о том, где он учился играть, кто был его учителем… Удивлялись, как можно совмещать науку и искусство… Однако все это для Виктора было так далеко, так незначительно!.. Он видел только глаза Маши.

…Потом была бессонная ночь.

Ленинградский гость теперь рисовался Маше человеком особенным. Она готова была посвятить ему жизнь, служить его таланту. Если бы он завтра предложил бросить университет, покинуть Москву, родительский дом и позвал бы за собой! Ни на минуту не задумываясь, она пошла бы за ним!

А сон все не приходил. Нахлынувшая, как грозовая туча, тягучая душевная истома была мучительна своей неизведанностью и сладка от ожидания того неизвестного, что она сулила.

Машенька открыла глаза. Взгляд ее упал на окна веранды. В небе падала звезда. Она еще не совсем рассыпалась, было время загадать.

— Всегда быть с ним рядом… — прошептала она, пока звезда еще не успела потухнуть в темном небе.

…Потом наступило утро. Мир предстал теперь в особом свете. Люди, цветы, деревья, бабочки — все это уже было не таким, как вчера. Пышные георгины, которые раньше всегда почему-то казались ей строгими и холодными по сравнению с другими цветами, теперь скрывали в себе тайну, известную только ей, Машеньке.

«Я видела его глаза. Такие глаза не лгут. Что будет дальше?» — с тревогой думала Машенька.

Потом она долго примеряла перед зеркалом новое вечернее платье. Его она решила надеть в воскресенье, когда к ним приедут гости. Но до воскресенья было пять дней. За пять дней они еще много-много раз увидятся. «Скорей, скорей бы он увидел меня в этом платье». Но тут же пугала мысль; неужели генерал опять приедет со своим племянником, который Машеньке был неприятен? «Но почему мама так кружится вокруг Виктора? Неужели она что-то задумала?»