Франк Ведекинд - Пробуждение весны

Кнохенбрух (бросая в могилу лопату земли): Загулялся - погряз распустился - промотался - развратился.

Дядя Пробст (бросая в могилу лопату земли): Родной матери не поверил бы, что ребенок может поступить так низко со своими родителями.

Друг Цигенмелькер (бросая в могилу лопату земли): Решился так поступить с отцом, который вот уже двадцать лет с утра до ночи не имеет другой мысли, кроме блага своего ребенка!

Пастор Кальбаух (пожимая руку рантье Штифелю): Мы знаем, что для тех, кто любит Бога, все бывает к лучшему, - I Коринф. 12, 15 - подумайте о безутешной матери и попытайтесь возместить ей потерянное двойной любовью.

Ректор Зонненштих (пожимая руку рантье Штифелю): Мы, вероятно, никак не могли бы перевести его.

Кнохенбрух (пожимая руку рантье Штифелю): Да если бы мы и перевели его, на следующий год он уж, наверное, остался бы.

Дядя Пробст (пожимая руку рантье Штифелю): Теперь перед тобою долг прежде всего думать о себе. Ты - отец семейства!..

Друг Цигенмелькер (пожимая руку рантье Штифелю): Доверься мне!.. Проклятая погода! Продрог насквозь. Если немедленно не выпьешь грогу, то наверное схватишь аневризм.

Рантье Штифель (сморкаясь): Мальчик был не мой! - Мальчик был не мой!

Рантье Штифель удаляется в сопровождении пастора Кальбауха, профессора Кнохенбруха, ректора Зонненштиха, дяди Пробста и друга Цигенмелькера. Дождь меньше.

Гансик Рилов (бросая лопату земли в могилу): Мир праху твоему! Кланяйся моим вечным невестам и замолви обо мне словечко у Бога, - ты глупый бедняга! - За твою ангельскую невинность они поставят на твоей могиле птичье пугало.

Георг: Нашелся револьвер?

Роберт: Незачем искать его.

Эрнест: Ты его видел, Роберт?

Роберт: Проклятое головокружение. - Кто его видел? Кто?

Отто: Да ведь вот, - его прикрыли платком.

Георг: Язык вышел наружу?

Роберт: Глаза. - Поэтому его и закрыли.

Отто: Ужасно!

Гансик Рилов: Ты, наверное, знаешь, что повесился?

Эрнест: Говорят, у него нет головы!

Отто: Глупости! - Выдумки!

Роберт: Да ведь я держал в руках веревку! - я не видел еще ни одного повешенного, которого бы не закрывали.

Георг: Он поступил очень неостроумно.

Гансик Рилов: Что за чорт! Повеситься, - это красиво.

Отто: Мне он еще пять марок должен. Мы поспорили, - он уверял, что удержится.

Гансик Рилов: Ты виноват, что он здесь лежит: ты назвал его хвастуном.

Отто: Вот, мне же еще придется дрожать по ночам. Учил бы историю греческой литературы, нечего было бы и вешаться!

Эрнест: У тебя уже готово сочинение, Отто?

Отто: Только вступление.

Эрнест: Я просто не знаю, что и писать.

Георг: А разве ты не был, когда Аффеншмальц давал нам план?

Гансик Рилов: Я натаскаю себе из Демокрита.

Эрнест: Я посмотрю, может быть, что-нибудь найдется в малом Мейере.

Отто: Вергилий на завтра уже готов у тебя? - -

(Гимназисты уходят. - Марта и Ильза подходят к могиле).

Ильза: Скорее, скорее. Уже идут могильщики.

Марта: А не подождать ли нам, Ильза?

Ильза: Зачем? - Мы принесем новых. Каждый раз новых и новых! - Растет довольно.

Марта: Ты права, Ильза!

(Бросает венок из плюша в могилу. Ильза раскрывает передник и из него на гроб дождем сыплются анемоны).

Я выкопаю наши розы. Меня все равно побьют. - Здесь они примутся.

Ильза: Я буду поливать их каждый раз, как пойду мимо. От Золотого ручья я принесу незабудок, а из дому - лилий.

Марта: Вот роскошь будет! Роскошь!

Ильза: Я перешла уже через мост и вдруг слышу выстрел...

Марта: Бедный!

Ильза: И я знаю причину, Марта...

Марта: Он сказал тебе?

Ильза: Параллелепипед! Но смотри, никому не говори!

Марта: Даю тебе слово!

Ильза: - Вот и револьвер.

Марта: Потому его и не нашли!

Ильза: Я вынула его из руки, когда утром проходила мимо.

Марта: Подари мне его, Ильза! - Пожалуйста, подари мне его!

Ильза: Нет, я оставлю его на память!

Марта: Правда, Ильза, что он там лежит без головы?

Ильза: Он, наверное, водою зарядил. Знаешь, царские кудри все, все кругом было забрызгано кровью. А мозг висел на ветвях ив.

Сцена третья

Г-н и г-жа Габор.

Г-жа Габор: ... Им нужен был козел отпущения. Не хотели, чтобы всеобщие обвинения коснулись их. И вот мое дитя имело несчастье попасться к ним в руки в неподходящий момент, и я, родная мать, должна закончить дело его палачей? - Боже, избави меня от этого!

Г-н Габор: Целых четырнадцать лет я молча смотрел на твою остроумную систему воспитания. Она противоречила моим понятиям. Я всегда был убежден, что дитя - не игрушка; дитя имеет право на серьезное отношение к нему. Но я говорил себе, - если задушевность и обаяние одного в состоянии заменить серьезные принципы другого, то первое следует предпочесть второму. - - Я не упрекаю тебя, Фанни, но не мешай мне исправить мою и твою несправедливость перед мальчиком.