Андреа Грилль - Полезное с прекрасным

— Вот этот беру.

— Снимете на минутку? Мне ценник нужен.

— Не хотелось бы.

Ей пришлось выйти из-за кассы, встать на цыпочки и дотянуться до ворота, где был прикреплен ценник со штрих-кодом; сняв его, она вернулась за кассу.

— Пакет вам не нужен, верно?

— Да уж, пакет мне ни к чему.

Она протянула ему чек и поблагодарила, как будто он оказал ей великую любезность. Только завернув за угол, он вытащил руки из карманов. Две бумажки — сто евро и пятьдесят евро. Чудесный плащик обошелся дешевле.

С тех пор при каждом удобном случае он примеряет всякую одежду. Пиджаки, куртки, брюки, а то и женские жакеты — когда знает, что никто не увидит. Денег в карманах он с тех пор ни разу не находил. Но он не сдается.

Он стоит у перехода, дожидаясь зеленого света. Рядом на тротуаре ждет ворон. В центре города и вдруг — ворон? Черные вороны на снегу — это он видел в горах, они частенько выхватывают бутерброды из рук туристов. Мелкими прискоками подбираются к людям, собравшимся перекусить, и вдруг налетают точно шквал. Воронье уносит и клюет души беспечных зевак, сочувственных созерцателей чужих страданий. Грациозно и сдержанно пожимают вороны своими изящными плечиками. Вот так и весь свет мило пожимает плечами, на что-нибудь досадуя.

Я становлюсь циничным и озлобленным, думает Фиат, глядя на ворона. И, как бы извиняясь, кладет перед ним орех. Уже несколько дней он таскает в карманах грецкие орехи, потому что кто-то сказал, ешь, они-де помогают, если болит спина. Фиат считает, что он еще молод для таких хворей, но орехи все-таки положил в карман. А еще кто-то, помнится, уверял его, что спину ломит у всех, кто тридцатник разменял, просто никто в этом не признается. Ворон переступает с лапки на лапку. Мелкими шажками обходит орех по кругу. Когда загорается зеленый и Фиат сходит на мостовую, ворон вместе с ним делает несколько шажков по «зебре». Потом, повернув голову, смотрит на орех, сиротливо ожидающий на краю тротуара. Подлетев, ворон хватает орешек и взлетает с ним на светофор. Сверху роняет орех на «зебру», а сам следом — проверить, каков результат эксперимента. С противоположной стороны улицы за происходящим наблюдает Фиат. Ворон не посрамил свой род. Орех, впрочем, тоже: шутя и играючи его не расколешь. Загорается красный. Ворон дисциплинированно возвращается на тротуар, орех аккуратно кладет рядом с собой. Опять зеленый. Ворон переносит орех на мостовую, сам скачет назад, на тротуар и ждет, пока не проедет машина. Даже издали Фиату слышен хруст скорлупы. При следующем зеленом сигнале ворон клювом подбирает расколотый орех; уже улетая, он, словно на прощанье, чуть-чуть задерживается над головой Фиата.

Фиат бредет дальше. На террасе над путями железной дороги поставлена палатка и плетеный стул, как будто кто-то решил надолго там обосноваться. На стене вокзала висит плакат: выгнувшая спину кошка, которая отбрасывает тень не кошки, а гривастого льва. И красная луна, наполовину черная от тени, которую на нее отбрасывает Земля.

Высокое растение с крупными светло-зелеными листьями. Произрастает в тропической климатической зоне, разводится для местного потребления. Весьма чувствительно к переменам погоды: ему необходимы ровная довольно высокая температура воздуха и плодородная, богатая микроэлементами почва. Для парникового выращивания малопригодно. Цветы белые, реже — розовые или желтоватые. Вкус напитка — мягкий. Этот кофе не содержит кофеина.

Его бы слова да Богу в уши! Бог — единственное существо, которому даже существовать не нужно, чтобы располагать всем мыслимым могуществом. Фиат не прочь стать Богом и не существовать. Ни в чем не был бы виноват, зато мог бы — все!

В девятнадцатом веке считалось позором, если человеку приходилось работать, — это Финценс недавно рассказывал, — в девятнадцатом веке работа была не завидным делом, а суровой необходимостью. Быть безработным вовсе не позор, сказал Финценс, наоборот, это стильно.

В каждую бы галактику да парочку ушей Бога, мечтает Фиат. Сколько же ушей нужно иметь Богу? Бесконечное количество. Без Бога никто не может обойтись. Даже он, Фиат. То и дело у него с языка срывается: ради Бога! Сколько раз он подыскивал какие-то другие слова, другие понятия, но ничто не действует на людей столь неотразимо, как упоминание о Боге.

Интересно, как выглядят уши Бога? Он пытается вообразить их: они вроде гигантских губ. Громадные, точно горы посреди равнины. Губы, которые движутся в определенном ритме, с интервалом в несколько миллисекунд засасывая все, что существует в галактике. На них, на губах, тает снег, который, конечно же, непрестанно падает сверху, с неба. Мембрана, имеющаяся в ухе Бога и всему внимающая, из золотого газа. Это невероятно: газ плотный и такой, что даже легчайший шепот, прилетевший из дальнего далека, колеблет мембрану. А колебания передаются дальше, глубже: по завиткам божественного уха все, чему внемлет Бог, скользит как по ледяной горке, трассе для бобслея или по пляжной горке для полуголых загорелых задниц в купальниках. Сама-то трасса бесконечно длинна, но когда сядешь и покатишься, то промчишься по ней в один миг. А внизу все услышанное приземляется на тончайший песок, в который затем и уходит.