Джейн Веркор - Молчание моря

Взгляд его еще раз с нежностью и отчаянием скользнул по мягко блестевшим в тени переплетам.

- Они погасят пламя совсем! - вскричал он. - Европу больше не озарит этот свет!

И его голос, глубокий и торжественный, произнес одно лишь слово, нашедшее в моей груди неожиданный и потрясающий отзвук, - слово, протяжное, как трепетная жалоба:

- Nevermore! [Больше никогда! (англ.)]

Снова наступило безмолвие, но какое же оно было сумрачное и напряженное сейчас! Прежде в минуты молчания я видел под гладкой поверхностью вод схватку морских обитателей, брожение подводной жизни - скрытых чувств, противоречивых желаний и мыслей. Но за этим молчанием не было ничего, кроме ужасной подавленности...

Его голос наконец тихо и горестно нарушил тишину:

- У меня был друг. Он был мне брат. Мы вместе учились. Мы жили в одной комнате в Штутгарте. Мы провели вместе три месяца в Нюрнберге. Мы ничего не делали друг без друга. Я играл ему свои сочинения, он мне читал свои поэмы. Он был чувствителен и романтичен. Но он покинул меня и отправился читать свои поэмы в Мюнхен новым товарищам. Это он писал мне постоянно, чтобы я присоединился к ним, именно его я видел в Париже с новыми друзьями. Я увидел, что они из него сделали!

Он медленно покачал головой, как бы с мукой отказываясь слушать чью-то мольбу.

- Он был самым неистовым! В нем бушевали попеременно ярость и насмешка. Он то смотрел на меня жгучим взглядом и кричал: "Это яд! Нужно выпустить яд из животного!" То тыкал меня в грудь своим указательным пальцем: "Они теперь в великом страхе, ха-ха! Они дрожат за свои карманы и свою жизнь за свою промышленность и торговлю. Только об этом они и думают! А тех, кто является редким исключением, мы усыпим лестью, ха-ха!.. Это совсем не трудно!" Он смеялся, и лицо его розовело: "Мы купим их душу за чечевичную похлебку".

Вернер перевел дыхание:

- Я им сказал: "Сознаете ли вы, что вы делаете? _Сознаете_ ли вы?!" Он сказал: "Вы думаете, это нас смутит? Наша прозорливость иного закала!" Я спросил: "Значит, вы запечатаете эту гробницу? Навеки?" Он ответил мне: "Дело идет о жизни и смерти. Чтобы победить, достаточно силы; но чтобы властвовать - нет! Мы хорошо знаем, что армия не может удержать власть". "Но не этой же ценой! - вскричал я. - Не ценою убийства духа!" "Дух никогда не умирает, - возразил он, - дух - тот видал виды. Он возникает из собственного пепла. Мы должны строить на тысячелетия вперед, но сначала нужно разрушить". Я смотрел на него. Я смотрел в самую глубину его ясных глаз. Он был искренен, да. И в этом весь ужас.

Глаза его широко раскрылись - как при виде гнусного убийства.

- Они сделают то, о чем говорят! - закричал он, словно боялся, что мы ему не поверили. - Методично и настойчиво! Я знаю этих остервенелых дьяволов!

Он тряхнул головой, как собака, у которой болит ухо. Какой-то звук вырвался сквозь его стиснутые зубы, тоскливый и страстный, как стон обманутого любовника.

Он не двинулся с места. Он по-прежнему неподвижно и напряженно стоял на пороге, с опущенными руками, словно пальцы его были налиты свинцом. Он был бледен, но не восковой бледностью, а какой-то серовато-землистой, как старая, покрытая известью стена.

Я увидел, как он медленно наклонился. Он поднял руку. Он вытянул ее, ладонью со сложенными пальцами вниз, в нашу сторону. Он сжал кулак и потряс им, лицо его зажглось какой-то дикой энергией. Губы его приоткрылись, и мне показалось, что вот сейчас он бросит нам какой-то призыв; мне почудилось, да, мне почудилось, что сейчас он призовет нас к восстанию! Но ни одно слово не сорвалось с его уст. Он сжал рот, закрыл глаза и выпрямился. Его руки поднялись к лицу, делая какие-то странные движения, напоминающие фигуры из религиозных яванских танцев. Затем он прикрыл ладонями виски и лоб, зажимая веки вытянутыми мизинцами.

- Они мне сказали: "Это наше право и наш долг!" Наш долг! Блажен тот, кто так легко и уверенно находит путь к своему долгу!

Он уронил руки.

- На перекрестке тебе говорят: "Идите этой дорогой". - Он покачал головой. - А ты видишь, что эта дорога ведет не к светлым вершинам, а вниз, в зловещую ложбину, в душную тьму мрачного леса!.. Боже! Укажи мне, где _мой_ долг!

Он сказал - он почти крикнул:

- Эта борьба - великая битва между Преходящим и Вечным!

Он пристально и скорбно глядел на деревянного ангела над окном, вдохновенного и улыбающегося, излучающего небесное спокойствие.

Внезапно он весь смягчился. Тело утратило напряженность. Он опустил взгляд к земле и затем снова поднял его.