Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

— Мне очень жаль, — огорчалась она. — Мне бы не следовало вас бросать.

Руперт понимал, что забота о нем для нее — лишь служебный долг; Алексей же—

ее муж, и, естественно, она предпочитает остаться с ним.

— Эх, если бы я была в состоянии заставить его беречь себя, — грустно добавила она.

— Это немыслимо, — отозвался он.

— Знаю.

Но к вечеру она вернулась от Алексея и рассказала, что врачи приставили к нему санитара, который будет при больном все время и проследит, чтобы тот не слишком много двигался.

И вот, наконец, перед отъездом они пошли проведать Алексея.

Руперт убедился, что ничего таинственного там нет. Алексею разрешили встать с постели, он сидел на балконе и играл в карты с другим больным, у которого была ампутирована рука, а шея изуродована страшным шрамом.

— Познакомьтесь с моим другом Николаем, — сказал Алексей, удерживая приятеля рукой, потому что тот сразу же попытался сбежать. — Он тоже из Арктики. На него свалилась железная бочка с керосином и чуть не снесла ему голову.

Николай неуверенно улыбнулся Руперту, пытаясь освободиться от крепкой хватки Алексея.

— Не уходите, Николай. Посидите с нами, — попросила Нина.

— Уж очень печет, — пробормотал Николай и поспешил удалиться.

— Робок, как красная девица, — бросил ему вслед Алексей. — Хочет жениться тут на одной сестре, да храбрости не хватает, просит меня объясниться с ней вместо него. Не ревнуешь? — шутливо осведомился он у Нины.

— Тише, Алексей, — произнесла она с мягким укором. — Он может услышать и обидеться.

— Он по-английски не понимает. Зато говорит по-немецки и по-японски. Я как-то спросил у него, не был ли он влюблен в какую-нибудь японочку, и он рассказал, что в Японии была такая писательница Мурасаки. Она писала книги, давным-давно. Николай уверяет, будто ни на одном языке нет ничего подобного. Просто чудо. Японские женщины, по его словам, владеют литературным даром куда лучше мужчин. Он бы с радостью женился на японке из какого-нибудь японского романа, если бы встретил такую. — Алексей весело расхохотался. — Бедный Николай. Надо помочь ему, Нина.

— А чем он занимается? — спросил Руперт. (Его заинтересовало, что делает в Арктике японовед.)

— Он ихтиолог, — пояснил Алексей. — Все понимает в рыбах, а в женщинах — ни бельмеса. Бедняга, — грустно повторил он. — А теперь он решил, что ни одна девушка на него и не взглянет, раз он так изуродован. Надо, чтобы он перестал думать о своей внешности. Все это пустяки, убеждаем мы его. При чем тут красота? Ты герой, вот что главное. Как-нибудь мы его все-таки обженим. Больше всего ему, конечно, хотелось бы жениться на моей Нине.

— Не болтай чепухи, Алексей, — оборвала его жена.

Алексей приподнялся и любовно усадил Нину на место Николая.

— Мне теперь лучше, — сказал он. — Не беспокойся ты обо мне. Вот подлечусь еще немного и нагряну к вам в Крым.

— Видите, — пожаловалась Руперту Нина и, повернувшись к Алексею, пригрозила: — Знаешь, если ты сорвешься с места, я просто возьму и уеду от тебя. Ей-богу.

— Вам нельзя переутомляться, — поддержал ее Руперт.

— Почему? — спросил Алексей. Он постучал себя ладонью по лбу. — Главное, чтобы голова была в порядке. Правда, Нина?..

Он был в отличном настроении и даже не пытался ковылять на своих непослушных ногах, доказывая себе, что ходит не хуже других, а спокойно рассказывал длинную историю про стадо гусей, которое напало в Сибири на самолет, пролетавший на небольшой высоте над птичьим базаром. Гуси заставили самолет приземлиться. Ей-богу, правда!

█

Если в движении Федор был похож на внезапно разжатую пружину, то в покое он больше любил наблюдать и слушать, был невозмутим и даже как-то неуклюж.

Но Руперт с самого начала заподозрил, что к нему приставили русскую разновидность Жавера — тайного агента, который будет ходить за ним по пятам и заглядывать ему через плечо. А что, если, подобно своему прототипу в «Отверженных» Гюго, он в один прекрасный день схватит Руперта?

На большом белом теплоходе, которым они плыли из Сочи в Ялту, Федор, удобно развалясь в кресле в каюте Руперта, почитывал роман Горького «Жизнь Матвея Кожемякина». Весь его багаж состоял из белого дождевика и черного чемоданчика. Нина с ним не ладила; казалось, оба они инстинктом угадывали, что никогда ни в чем не смогут прийти к согласию. Нина по малейшему поводу вступала с Федором в спор, он же обычно, высказав свое мнение, только молча и вежливо слушал, чем окончательно выводил ее из себя. Она звала его Федором Николаевичем и, чем больше сердилась, тем чаще Руперт слышал: «Федор Николаевич!» Обычно они говорили так быстро, что Руперт почти ничего не понимал.