Джеймс Коззенс - Почетный караул

Он помолчал с чуть насмешливым видом, словно припомнил что-то забавное.

— За справками они ко мне обращались не так уж часто, — сказал он. — Как-то вечером я получил три минуты, чтобы изложить президенту и мистеру Черчиллю некоторые обоснования нашего возражения против одного предложенного плана. Старик глядел на часы, пока я говорил, и заняло это две минуты пятьдесят две секунды. Когда я кончил, президент зевнул (правда, час был очень поздний) и сказал: «Э… благодарю вас, генерал», а мистер Черчилль сказал что-то вроде «кха-кха!». И меня отпустили. — Насмешливое выражение перешло в улыбку.

Они дошли до двери в конце коридора. Полковник Росс открыл ее перед генералом. Они вышли из охлажденного коридора на ступеньки в палящий зной тропического утра. Там ждала машина с шофером, а у нижней ступеньки стоял, придерживая распахнутую дверцу, мистер Ботвиник и угодливо улыбался. Видимо, он выскочил наружу и обежал здание, чтобы удостовериться, все ли в полном порядке. Генерал Николс еще раз небрежно притронулся к локтю полковника Росса, и полковник Росс, ссутулив широкие плечи, забрался внутрь в положенный ему угол.

Когда генерал Николс улыбнулся, полковник Росс тоже улыбнулся, хотя и бледноватой улыбкой. Пока они спускались по ступенькам, пока мистер Ботвиник помогал им сесть в машину, он с тревогой ощущал, насколько ясно теперь понял и, уж конечно, всем существом почувствовал, что подразумевали остальные, — что понудило Хэла Култарда вчера на веранде сказать про мурашки, что ввергло Деда в бешеное волнение при мысли, как бы генерал Николс не узнал слишком много, что именно миссис Бил — Сэлли — истерически предчувствовала, когда в дверях столовой пыталась выяснить, что «они» делают с Нюдом. Следовательно, все они в то или иное время бывали внезапно ошеломлены, когда генерал Николс договаривал и улыбался.

В предполагаемом надежном убежище своего сознания полковник Росс обдумал новую идею. Но прежде, чем он успел приступить к ее осуществлению, генерал Николс предвосхитил его намерение и сразу же, все еще подшучивая, предложил ему уже суммированную для его удобства, значительную часть той информации, которую полковник Росс намеревался у него выведать.

Неужели же, упаси Бог, генерал Николс умеет читать чужие мысли и знает все, что у тебя сейчас в голове? Тугодумы вроде Хэла и Деда, импульсивная, склонная фантазировать девочка вроде миссис Бил без труда придут именно к этому страшноватому, если не сказать — оглушающему выводу. В полной растерянности, убежденный, что не ему тягаться с неслыханными способностями и нечеловеческими свойствами, Хэл (или Дед) начинает подозрительно перебирать в уме все, что когда-либо говорил или делал его старый друг Джо-Джо, выискивая темный смысл, зловещие намерения, тайные угрозы. Сэлли, давая выход испугу, сжимала кулачки и барабанила ими, как малое дитя, по всему, до чего могла дотянуться.

Все это чушь! Если человек знает, о чем вы думаете, то объяснений два: либо вы сами только что открыли ему это своими поступками, словами или выражением лица, либо он верно оценил вас и ваше положение, а тогда, чтобы догадаться, что у вас на уме, ему достаточно просто спросить себя, что, скорее всего, может быть у вас на уме. Успокоившись, полковник Росс подумал о тех вещах, которые также был бы рад узнать, и сказал взвешенно:

— Тем не менее, генерал, конференция должна была дать наблюдателю многое. Взгляд с близкого расстояния на тех, кто руководит, часто помогает уяснить ситуацию. У меня есть некоторый опыт в политике. Ее совершенно справедливо называют искусством возможного.

Генерал Николс бросил на него быстрый одобрительный взгляд.

— Да, — сказал он, — «возможное»! Это их главным образом и занимало. Трудность, как я понимаю, обычно заключается в том, чтобы выяснить, что, собственно, возможно, поскольку в этом — все. И работать приходится только в этих пределах. Да, верхи оседлали бурю, но иногда направление вроде бы определяет буря. А это ограничивает ваш выбор, вашу свободу. Что-то необходимо сделать, но сделать нельзя. Разумеется, такое положение нисколько не исключает того, что наверху есть больший выбор, большая свобода действий. Нельзя приказать, чтобы человек замахал руками и полетел, но всегда можно приказать, чтобы опытные пилоты, сколько их у вас есть, подняли бы в воздух столько самолетов, сколько у вас их есть, и полетели бы не тем маршрутом, не в то место, не в то время.