Джеймс Коззенс - Почетный караул

По тону, которым это было сказано, трудно было понять, считает ли капитан Уайли этот поступок проявлением бессердечия, достойного всяческого порицания, или же отличной шуткой, которую генерал сыграл со своими подчиненными, забавной именно из-за непостижимой жестокости.

— А как вы поступали, когда вам приказывали лететь и вы знали, что оттуда не дотянуть обратно до базы? — сказал Хикс.

— Я? — спросил капитан Уайли. — Ну, не знаю… Ведь до сих пор я возвращался. Меня на такие задания ни разу не посылали. Знаете, Нат, это вообще не дело. Всегда должен быть шанс — пусть хоть один из ста, но умный командир всегда позаботится, чтобы этот шанс у тебя был. А иначе он тебя просто не пошлет. Вообще-то я толком не знаю, что там случилось на Крите. Может, ничего такого и не было. Но готов поспорить, если что-то подобное и было, то наверняка командир рассчитывал на попутный ветер в верхних слоях или еще на что-нибудь, что могло бы помочь им дотянуть до дома. Все эти разговоры о том, как прекрасно пасть смертью храбрых, сплошная чушь — годится разве что для психов; а кому нужны психи? Нам нужны люди умные, которые стараются обставить противника, прежде чем тот успеет их переиграть; ничего не стоит найти психов, которые, распалившись, готовы переть на таран. Но это просто не умно, а побеждает в конечном счете тот, кто умнее. — Капитан Уайли безмятежно улыбнулся; он вовсе не пытался доказать, что раз он сам так часто побеждал противника, то он умнее других; но сам был в этом твердо уверен и не скрывал этого.

Поднявшись по ступеням ко входу в офицерский клуб, они оказались в широкой сводчатой галерее, проходившей вдоль всего здания офицерского клуба. Один конец галереи выходил на каменную балюстраду, с которой открывался вид на озеро Титания. Другой был тоже открыт, и можно было разглядеть кокосовые пальмы и кустарники внутреннего дворика. Слева находились двери с табличками в витиеватых рамках — в гостиную, в бар и, в самом конце, в столовую. Часть этой широкой, вымощенной плиткой галереи была заставлена металлическими столиками с плетеными креслами, на случай, если офицерам захочется угостить дам. В бар женщины не допускались. Приятно было посидеть здесь теплым вечером, легкий ветерок с озера пробегал по галерее и приносил прохладу.

— Может, сядем здесь, — предложил Натаниел Хикс. — А то внутри сейчас ужасно душно.

— Отлично, — сказал капитан Уайли. Он опустился в плетеное кресло, поерзал, пытаясь устроить свои длинные руки и ноги, и наконец расположился в удобной, весьма непринужденной позе. Бросил на стол пилотку и принялся внимательно и не без удовольствия разглядывать единственный занятый столик по соседству. Два лейтенанта инженерных войск пили ром с кока-колой в компании трех довольно хорошеньких девушек: блондинки и двух брюнеток. Натаниел Хикс пошел в бар.

Вскоре он появился оттуда в сопровождении цветного официанта в белой куртке, который нес стаканы, лед, бутылки с содовой и непочатую бутылку шотландского виски с приклеенной полоской бумаги, на которой карандашом было выведено печатными буквами: Кап. Н. Хикс 0-907360.

— Отлично, — сказал капитан Уайли. — Скоч? Я его там столько выпил, что к концу даже полюбил. — И, снова пародируя британское произношение и интонацию, обратился к официанту: — Чуть-чуть, пожалуйста. Нет, льда не надо, дружище. Это не для меня. — Он рассмеялся, плеснул себе умеренную порцию виски и поглубже уселся в кресле. Потом поднял стакан, который, казалось, утонул в его большой ладони. — Ну, поехали. — Он одним глотком отпил половину, опустил руку со стаканом на колени и сказал: — Так вы говорите, теперь все материалы у генерала? А это к лучшему, как вы считаете?

— Не уверен, — сказал Хикс. — Но, впрочем, генерал сам участвовал в воздушных боях, и не раз. Это точно. Так что он сразу поймет, где дело написано, а где — чушь, и это очень важно: может, удастся поставить на место полковника Фоулсома. Я видел его сегодня, по другому делу, со мной он был очень даже любезен. Вчера в Селлерсе я разговаривал с одним летчиком, который прежде служил в Американской добровольческой группе. Он мне передал кое-какие свои замечания, хотелось бы, чтобы вы взглянули.

— Вот уж где жизнь была малина, — с завистью сказал капитан Уайли. — Жаль, меня там тогда не было. Наличными за каждый сбитый самолет! Потом на эти деньги совершаешь небольшую торговую операцию с китайцами, и вскоре у тебя уже приличный куш. Там и сейчас так — мне рассказал в Орландо один парень, он сам только что оттуда. И я бы не прочь попробовать, да и охота посмотреть, как эти желтобрюхие летают. — Он задумчиво оглядел свой стакан. — Надо только подождать, пока нам дадут что-нибудь получше пэ-сороковых. Знаете, после «спитфайров» ни на чем летать не захочешь. — Он рассмеялся. — Особенно я любил выходить на «спит-девять» против итальянских «макки-двести» или «двести вторых». Разумеется, силы неравные; зато какая потеха! Они иногда пролетали над Мальтой — сопровождали бомбардировщики — и обычно выделывали в воздухе всякие акробатические трюки. У нас боеготовность была на высоте, так что мы в любую минуту могли подняться в воздух, ну, кроме тех случаев, когда машину поставят на прикол из-за запчастей или если бензина нет. Изумительное чувство, Нат! Сидишь себе, ждешь и вдруг видишь — выплывают бомбовозы, ну эти, класса «V», а итальяшки на истребителях выделывают вокруг них «бочки» и прочие идиотские фигуры. Полное радиомолчание! И вдруг командиры звеньев как завопят: «Красный ведущий справа! Белый ведущий слева! Тебя атакуют!» — Он засмеялся и хлопнул себя по колену. — Надо сказать, что один раз мы все же поплатились. Оказалось, что вместе с ними шло несколько немецких сто-девятнадцатых, причем на большой высоте. Мы их и не заметили. Я только что разделался с итальяшкой, как вдруг услышал стрельбу, причем не с земли, а с воздуха. А когда в воздухе слышишь такую стрельбу, стрелять могут только сзади — прямо у тебя за спиной. Пули, черт бы их побрал, прошили мне плоскость. Я завалился на крыло и пошел в штопор. Так он мне винтом вырвал кусок из хвоста, ей-Богу! Видимо, немец просто перемудрил. Не открывал огонь до последнего, чтобы вмазать наверняка; а потом было уже поздно корректировать огонь. Он пронесся надо мной как бешеный, видимо, так разозлился из-за промаха — он ведь меня почти натянул на фюзеляж, — что потерял всякое соображение. И рванул штурвал на себя. А этого, разумеется, делать не стоило. Если кого-то перегнал и тот у тебя на хвосте — нужно сваливать, да побыстрее.