Джованни Пирелли: Энтузиаст

Андреис в Валоне! Неожиданное развлечение привело Альдо Пароли в необыкновенный восторг. Он вскочил, едва не стукнувшись головой о потолок барака, и, стоя в одних трусах, не вынимая ног из таза, поднял руки, чтобы обнять земляка.

Пьетро не ждал столь горячей встречи. Альдо лишь на год обогнал его по возрасту и по учебе. Но слава донжуана и положение в фашистской группе университета всегда позволяли ему с пренебрежением относиться к молодому Андреису, которого он считал слишком изнеженным, папенькиным сынком. А Пьетро Андреис, в свою очередь, видел в Пароли идеал, приблизиться к которому мечтал лишь через много лет, может быть уже только после смерти родителей. Но разве стоит удиз- ляться такой встрече? Ведь и он теперь офицер, и он отправляется на фронт, где получит взвод и поведет его в атаку; теперь между ними нет прежней разницы.

— Твои старики, — сказал Пьетро пренебрежительно, — дали мне для тебя вот этот пакет. Не знаю, что там, как будто сигареты и вязаные вещи.

— Зато я знаю, — в тон ответил ему Альдо, бросив пакет в угол, даже не развернув. — Мать, очевидно, путает Албанию с Лапландией. А может, Албания рифмуется с вязанием. — И, рассмеявшись, добавил: — Вот тебе лучшее доказательство — старики есть старики, и с ними ничего не поделаешь. Но поговорим лучше о тебе. Значит, ты попал в эту яму… И еще, чего доброго, по своей воле?.

Пьетро, на самом деле, немало пришлось похлопотать, чтобы из гарнизона, где он служил, окончив офицерские курсы, его перевели в часть, уже отправленную на греческий фронт. Он этим не хвастался, но все же испытывал некоторую гордость; даже написал одному знакомому в министерство, чтобы узнать, вправе ли он носить ленточку добровольца, и был весьма разочарован, когда получил отрицательный ответ. Теперь его внезапно привел в смущение тон, которым Альдо Пароди задал ему этот вопрос. Пьетро почувствовал, как краска заливает его лицо, и ответил уклончиво:

— Я направляюсь в Н-ский горнострелковый…

— В Н-ский? — весело воскликнул Альдо. — Вот как! А ведь недавно моя эскадрилья чуть-чуть не стерла его в порошок. Карт, понимаешь, нет, фронт неизвестно где… Возвращаемся мы с разведки и вдруг, видим посреди открытого снежного поля колонну. Двигается на север!.. Греки! Пикируем… К счастью, они вытащили эти… ну, как их называют у вас в пехоте?

— Послушай, я ведь альпийский стрелок!

— Не все ли равно! Как вы их там называете? Цветные флажки, не так ли? Кто их когда видел? Уверяю тебя, если б не командир эскадрильи, который учился в Моденском пехотном училище, твой полк, дорогой, вряд ли уцелел бы. — И, снова добродушно рассмеявшись, добавил: — Если только допустить, а в этом-то я не уверен, что наши пулеметы стреляют. Впрочем, это был не первый случай. Дней десять назад…

— Говори потише… — перебил Пьетро, направившись к двери, чтобы прикрыть ее.

— Чего ты боишься? — сказал Альдо, не понижая голоса, и решил, наконец, вынуть ноги из таза, вытереть их и натянуть на себя летный комбинезон. — Видно, что ты только-только из Италии. Здесь что хорошо: каждый поступает, как ему нравится, — хлеб называют хлебом, вино — вином. Кстати, ты останешься со мной поужинать? Мы принесли в жертву богам барашка; вот увидишь, у нас едят, как в шикарном ресторане.

— Барашка? — рассеянно спросил Пьетро, раздумывая, принять ли ему приглашение.

— Вернее сказать, целую свинью. Словом, пожертвовали поваром. Мы обвинили его в пораженчестве и тем самым от него избавились.

— В пораженчестве? — удивленно спросил Пьетро. — Ведь только что сам говорил…

— А ты бы чего хотел? Чтобы мы его в воровстве обвинили? А судьи кто? Старший сержант, который здесь у нас устанавливает, какие продукты из кухни должны выноситься через заднюю дверь? Или старшина, который, что ни неделя, шлет в Италию два ящика с жратвой, один своей семье, другой семье полковника? Ты, милый, просто вчера на свет родился! Самое любопытное, — добавил он со смехом, — что мы на самом деле принесли в жертву ягненка. Он к нам поступил недавно и еще не был допущен в эту шайку воров. Вот почему от него легче было отделаться.

— Ничего не понимаю!

— Ну, тут дело простое! Мы ели мало и скверно — большая часть пайка шла на сторону. Что ж мы надумали? Сочинили и подписали письмо, в котором черным по белому сказано, что этот повар — пораженец и все болтает насчет бегства итальянцев и наступления греков. Ведь такие разговоры — преступление, не так ли? И вот в двадцать четыре часа парня перевели в другую часть, прямо на передовую. Что ж до всей шайки воров, то им пришлось смекнуть, что метили-то в них, вот они сейчас и остерегаются. Правда, недурно заметано? По секрету скажу — моя идея.