Джованни Пирелли - Энтузиаст

Но было и другое обстоятельство, которое еще в большей степени ожесточило души солдат. Выяснилось, что в те минуты, когда бой грозил катастрофой, обоз мулов, перевозивших ежедневный рацион, был отослан обратно в тыл, откуда был снова направлен к линии фронта, однако остановился на полпути, потому что тем временем обвал перекрыл горный проход, который нельзя было обойти. Говорили, что обоз теперь ждет прибытия саперов, вызванных из Берата. Пока же батальон оставался без продовольствия. Штаб полка разрешил использовать НЗ — коробку консервов и галеты, которые солдаты должны были носить при себе. Когда же офицеры узнали, что потерявшие ранцы солдаты остались без НЗ (на самом деле они уже давно все съели), то штаб потребовал поименный список тех, кто нарушил незыблемое правило воинской жизни — сохранять неприкосновенный запас. Нарушителям грозили тягчайшие наказания.

Вот, собственно, те события, которыми закончился день. На закате пошел дождь, такой частый и холодный, что казалось, будто идет мокрый снег. Не было ни укрытий, ни палаток. Плащами или одеялами, которые кое-кому удалось спасти, укрывались по пять, по шесть человек. Не прошло и получаса, как все промокли до костей. Как тут поднять моральное состояние солдат? Пустили слух, что скоро прибудет обоз с особым, подкрепляющим силы рационом — анисовая водка и шоколад. Ложные слухи — это еще одна уловка психологической войны. Пока солдат верит этим ложным слухам — его моральное состояние высоко. Когда же он перестает им верить, его охватывает злость. А как известно — озлобленный солдат лучше солдата обмякшего.

Что можно было еще предпринять в этом смысле? Несколько отделений было послано в дозор. Не сказать, чтоб это вызывало чувство тревоги: о греках теперь никто и не вспоминал, единственными подлинными врагами стали голод и холод, единственной и подлинной борьбой стала борьба против долгой и страшной ночи, которая только началась. И все же то обстоятельство, что несколько отделений было выслано вперед, вынуждало всех остальных к настороженности — солдаты, заслышав шум шагов или чей-либо голос, опасались, что теперь пришел черед их отделения. И это не позволяло им распускаться.

Отступление началось неожиданно, как всегда бывает на войне. Был ли приказ об отходе? Если командир взвода спрашивал об этом своего соседа, тот отвечал ему, что приказа не было, но тем не менее взвод отступал. Словом, началось отступление. Офицеры приказывали солдатам держаться ближе друг к другу, двигаться бесшумно и отдавали другие приказания в том же роде, тем самым своей властью подтверждая то, что уже свершалось. Отсюда не следует заключать, что произошло предательство и кто-либо сознательно не выполнил приказа, зная, что он его не выполняет. Весь батальон двинулся в обратном направлении, оттого что в обстановке, которая сложилась, перемещение любого отделения, по любой причине воспринималось всеми как приказ об отходе. Не следует также думать, что начавшееся отступление было принято с удовлетворением и облегчением. Солдат, хотя бы самый трусливый, покидая позицию, даже если ее все равно нельзя удержать, испытывает уныние и горечь. Отступление — это необходимость, горькая необходимость. Именно горькая необходимость заставила людей батальона Ф. подняться со своих грязных подстилок, построиться по отделениям и под покровом ночи — солдат за солдатом, рота за ротой — двинуться в сторону зиявшей, словно черная пропасть, долины, где слышен был отдаленный шум горного потока.

Спуск был крутым, почва неровной. Кустарник упорно цеплялся за полы шинелей, одежда рвалась, царапины покрывали колени и бедра. Ноги скользили по щебню дороги; чтоб не упасть, люди хватались руками за острые камни и ранили себе ладони. Под ноги тем, кто спустился пониже, катился щебень, сдвинутый с места шедшими вслед за ними. Солдаты напирали друг на друга перед любым препятствием, которое нельзя было обойти, — будь то небольшой отвесный спуск или ров; в ночном мраке все казалось пропастью, напоминало бездну. А по другую сторону препятствия цепочка солдат, напротив, растягивалась, дробилась, и тогда охваченные тревогой люди, позабыв об осторожности, бегом догоняли друг друга. Порой кто-нибудь, поддавшись панике, во всю мочь принимался кричать: «Стойте! Погодите! Где вы?» — забывая, что стоит противнику узнать об отходе, и тогда всем придет конец. Если еще не утративший до конца чувство ответственности офицер решал вмешаться, то его ругань звучала громче, чем голос позабывшего об осторожности солдата, которого он хотел заставить замолчать. Однако же, невзирая на полную бессмысленность каких-либо приказаний в этой обстановке, те офицеры, которые напоминали о себе, поступали правильно. Наличие власти создавало утешительное заблуждение, казалось еще существует какая-то дисциплина, порядок, цель. А в остальном мир каждого был ограничен теми усилиями, которые требовались, чтоб найти точку опоры для ноги и не потерять из виду ускользающую тень идущего впереди… Горечь, вызванная уходом с занятой позиции, теперь была позабыта, ее вытеснило трагическое ощущение полного разгрома.