Йозеф Вестфален: На дипломатической службе

Гарри должен только радоваться, что ситуацию нельзя обозначить кодовым словом от фабрики грез, сказала Хелена, изумив его. В этом есть что-то, это именно та аутентичность, о которой интеллектуал из Центральной Европы может только мечтать. Если сравнивать с фильмами, то игровое отражение себя в культурном объекте является приятным времяпровождением, но если этот код отсутствует, если ты целиком и полностью зависишь от себя самого, если тебе все время приходит на ум, не может не прийти, что-то вудиалленовское или мыльнооперное или хичкоковское или что-то кинообразное из молодых немецких режиссеров или нечто касабланкавское, или вовсе веризмовое, еще более особенное, когда тебе страсть напоминает винсконтиевскую "Ossessione", жирный фрик -- Феллини, хвастун -- Джеймса Дина , а теребящий себя за мочку уха - тотчас же Хемфри Богарта - тогда это вдруг обретает благотворную первоначальность. Или если тебе вне мира кино каждый тайный пламенный взгляд верующего не кажется чем-то достоевскообразным, а каждый чудной персонаж, встреченный тобой, кем-то гоголевским, маковые поля, мимо которых проезжаешь, не представляются монэобразными и живописный вид на местное озеро не напоминает Клода Лоррена - тогда в этом тоже нет ничего страшного: если все такого, каково оно есть - загадочно и не декодировано.

Это было невероятно, голая Хелена, лежа в постели, употребляла такие слова как "декодировано". Гарри сказал, что он находит это смешным. И вообще он удивлялся Хелене. Он приготовился выслушать от нее упреки, что, мол, он использует Риту и угнетает, а вместо этого она находит его историю отличной, правдивой, и только что выразила сомнение в разряженности ассоциативной ценности фильмов и других произведений искусства.

-- Времена меняются, -- сказала Хелена и предприняла попытку найти подходящую для случая песенку из Боба Дилана. Кроме всего прочего, Рита, кажется, не имет ничего против ритуализированной предваряющей игры Гарри.

-- Именно этого я не знаю, -- сказал Гарри.

-- Это ее проблема, -сказала Хелена. Это показалось Гарри жестоким. Хелена стала жестокой. Раньше она точно фурия реагировала на малейшую форму проявления подавления. А теперь вот такое. Ее новоявленная жестокость не вызвала в Гарри страха, наоборот, она привлекала. Рите следует защищаться, если ей это не подоходит, сказала Хелена дерзко и безжалостно. Только что ей в этом не подоходит? Это же тонкая игра! Она, Хелена, находила эту игру достойной зависти.

-- Ну ты даешь, - сказал Гарри. Он напомнил ей, как протестовал против ее платья мешкообразной формы, как он в своем горе утверждал, что она выглядит в нем словно перепел или вальдшнеп, о том, как она тут же обозвала его похотливым шовинистом и надела на себя ему назло эти скрывающие очарование тряпки, как он ей назло мечтая о клевых женских задницах, собрал свои последние студенческие деньги и подарил ей черные как смоль похрустывающие кожаные джинсы, как она завопила:

-- Гадость какая, ни в жизнь не надену!, как он сказал на это: -- Так ты мне нравишься.

И она тут же стащила с себя только что надетые джинсы, потому что женщина тогда ни за что, господи пронеси! не хотела быть объектом вожделения мужчины.

-- Прекрати! - крикнула Хелена. Прошлого не вернешь. Тогда были такие времена. Кстати, те джинсы она потом носила и носила. Неужели Гарри забыл, как он в пивных водил своим носком по ее ноге. У него был стеклянный взгляд, когда он говорил: -- Как скользит, как скользит! Он что, забыл все это?

Воспоминания о прежнем вожделении сменились новым, и они опять упали друг на друга. И было так хорошо, не просто молча отдаваться своим собственным представлениям, а очутиться во вновь оправдывающей себя позиции из фильмов Трюффо. "Теперь я наконец должна познакомиться с твоей Ритой", сказала Хелена.

И потом они обять болтали о восприятии и реальности, и тут их осенило, что они забыли переложить ответственность на телевидение, за то, что существует нечто вроде искаженного восприятия действительности. Гарри утверждал, это как и прежде диалектика в произведении: реальность определяет фильм, а фильм влияет на картину действительности. Странным образом Хелена больше не употребляла как раньше понятие диалектики. Раньше она все считала диалектичным: теорию и практику, абстрактное и конкретное - все было колоссально диалектичным. Употребив этот термин, Гарри заметил, что он использует старомодный инструмент. Это как если бы он надел рубашку с "акульим" воротом образца 1973 года. Где же он утерял связь? В те времена, когда был юристом? Или во время обучения на дипломата? Или за годы в Африке? Как бы то ни было, совсем неплохо оказалось потерять связь, потому что сейчас гораздо заметнее становились изменения.