Дуквиц мог бы внести свою долю в рассказы о некоторых приятных приключениях, но не здесь, не перед этими людьми, которые в лучшем случае были не так уж невыносимы, но и не больше. Ему не хватало слушательницы. Бесцветную олениху рядом с лишенным подбородка Вальдбургом он никак не мог считать женщиной. Лишь в крайнем случае Дуквиц развернул бы для нее свое красноречие, не говоря уже о чем-то другом. Она напомнила ему жену покойного Хеннерсдорффа, которая тоже изобиловала самоуверенностью. Эта ощущала себя чего доброго обаятельной, похоже, у нее даже был муж, по крайней мере она носила абсурдную двойную фамилию, которая наверняка появилась благодаря замужеству: Кречман-Хойзерман или что-то похожее. У Дуквица тут же возникло желание назвать ее госпожа Доппельман (6). Удивительным образом она была уже в звании "Советник-референт посольства". Странный сигнал эмансипации, который проявляется в привязывании к девичьей фамилии фамилии супруга, начал давать о себе знать с некоторым опозданием и в дипломатическом ведомстве после того, как бойкие депутаты бундестага женского пола, прогрессивные публицистки и преподавательницы вузов, лишенные всякого чувства стиля, уже много лет подряд то и дело обвешивали себя двойными фамилиями.
Женщина с невыносимой двойной фамилией обладала наказуемым чувством самоуверенности и подходящим к нему голосом чрезвычайного разнообразия: режущим, ломким, дрожащим, с ганноверским выговором. Этот голос тотчас повысился и сказал, невозможно представить себе, что творится в международных представительствах. Улей ничто по сравнению с ними. Реагируя на пивную байку Захтлебена, она сказала, что будучи служащей немецкого представительства при международных посольствах хоть и не имеешь дело с кинофильмами, однако все вокруг -- сплошное кино, иначе и не выразишься. То, что там происходит, эта суета, эта суматоха, этот круговорот, эта кутерьма, эти махинации - такое чувство, словно смотришь кинофильм.
Ее рассказ был бесцветным, и ни у кого не возникло желания узнать подробнее о суматохе в посольстве объединенных наций. Двухфамильная дипломатка не обратила на это внимание, она хлебала свой сливовый компот.
Что-то было "как в кинофильме", что-то казалось кому-то "как в кино", такие выражения с недавнего времени можно было услышать все чаще. Чем хуже люди могли выразить мысль в словах, тем больше они утверждали, что что-то происходило "как в фильме". И прежде всего дипломаты, несущие свою службу в кризисных регионах. Мозмбик или Ливан, Гватемала или Пакистан -- там все было "как в кино". Коррупция, нападения, удары прикладами - "фильм, который там идет". Рассматривая реальность как фильм или говоря о ней как о фильме, ты превращал себя в зрителя, который хоть и был в ужасе от происходящего, но не мог вмешаться. Итак, если громкоголосая кутерьма в посольстве Объединенных Наций в Нью-Йорке казалась двухфамильной женщине "как в кино", этим она доказывала лишь то, что сама была не в состоянии что-то сделать или вмешаться. Нужно было очень хорошо сдать экзамен и завершить период обучения с хорошими результатами, чтобы получить вожделенное место в международном представительстве Брюсселя, Женевы или Нью-Йорка. Однако дама с двойной фамилией уже потеряла ориентацию. Иначе обстановка в ООН не казалась бы ей ирреальной как фильм, а представлялась бы реальной. Может быть, она проникла на это место благодаря своим связям. Но неужели же благодаря любовной связи? Но, может быть, кому-то она казалась очаровательной с голосом, похожим на располосованную консервную жестянку, и горгонцольей кожей.
Дуквиц рассердился своей инерции, своей робости, своему такту, своему сочувствию, своему презрению, своей трусости. Вместо того, чтобы заниматься ядовитыми мыслями о двухфамильной дипломатке, ему следовало спросить у нее, а как обстоит дело с сексуальной кутерьмой у людей в ООН в Нью-Йорке, с хаотической еблей, которая, по слухам, полностью упрятала в тень хаос политический. Покраснела ли бы тогда горгонцолья кожа? Едва ли, пожалуй.
Из надежного источника Дуквицу были известны детали хаотической ебли вплоть до постелей французских министров. В посольских бюро Женевы, Брюсселя и Нью-Йорка существовала только одна тема: Who is fuckable? В отдаленных же посольствах, там где дипломаты друг друга знали, к делу подходили стыдливо, словно в католической миссии. Там, во всяком случае, тлела подавленая страсть. Жизнь была не фильмом, а более или менее ужасной и прежде всего очень реальной шуткой.
Читать дальше