С каким-то недобрым предчувствием Рита перевела взгляд на Вендланда и испугалась. Она тотчас сообразила, что произошло. Весь вечер Вендланд был занят тем, что пожимал десятки рук, чокался с знакомыми и незнакомыми, а нервы, переутомленные от напряжения последних месяцев, требовали одного — отдыха. Увидев танцующую Риту, Вендланд невольно потянулся к ней. Он прошел мимо Манфреда, не обратив на него внимания, он стоял теперь перед ней со счастливой улыбкой на губах, и его взгляд выражал столь многое, что Манфред мгновенно отрезвел, а Рита ужаснулась.
Оркестр еще играл тот же популярный мотив, но все вдруг изменилось. Эрнст Вендланд поклонился Рите и пригласил ее на танец. Она поднялась, нерешительно поглядела на Манфреда, который смотрел на нее со скучающим видом. Рассердившись, она пошла с Вендландом.
— Я видел, как вы танцевали, — сказал он.
Рита была рада, что никто, кроме нее, не слышит его голоса, не видит его лица. И, танцуя с ним, держалась чопорно и даже неуклюже. Вендланд тотчас почувствовал, что зашел слишком далеко. Он очнулся, оживление его погасло. Рите стало жаль Вендланда. Больно было слышать, как он спросил обычным голосом:
— Не правда ли, прекрасный вечер? Люди заслужили его напряженным трудом.
Что произошло? Ничего, даже меньше, чем ничего. Так мало, что об этом и говорить-то не стоило — ни теперь, ни когда-либо позже, ибо самый легкий намек звучал бы грубо и пошло. Но Рита и Манфред поняли то, что увидели. А поняв, хотели забыть и действительно забыли — если забывается то, о чем больше не думаешь.
Когда Вендланд вместе с Ритой подошел к Манфреду, тот поднялся и насмешливо ответил на его поклон. Все произошло, как полагается: благовоспитанные люди встретились на торжественном приеме. Вендланд взял с подноса три чашечки кофе, они уселись на низенькие стулья, высоко подтянув колени, и, жонглируя чашками, попытались начать ничего не значащий разговор.
Манфред поинтересовался, не трудно ли Вендланду справляться с обязанностями директора. Уйма ответственности, не так ли? Да, согласился тот. Но к этому постепенно привыкаешь.
— Понятно, — сказал Манфред с саркастической усмешкой, хотя повода для нее почти не было. — На этом основана вся наша история — человек ко всему привыкает.
— Вы уверены? — спросил Вендланд. Он очень устал и не искал ссоры.
Разговор принимал странный оборот. Теперь, задним числом, Рита признает, что в тот вечер, ослепленная женским тщеславием («Они ссорятся только из-за меня!»), она не поняла главного. Она знала, как уважительно относился Манфред к Вендланду на расстоянии, а тут, сидя с ним рядом, ощетинился. Многословно доказывал он, что история человечества основана на равнодушии. Не замечая, что его никто не слушает, он говорил и говорил не в меру пылко, пока наконец не пришел к такому выводу:
— Все люди скроены по одному образцу…
«И зачем он только пыжится?» — подумала Рита. Она чувствовала, что самое уместное сейчас — молчать. Каждое ее слово вызвало бы у него еще большее раздражение.
— По одному образцу? — переспросил Вендланд. — Возможно. Если пренебречь различиями в развитии разума…
Манфред сделал вид, будто только и ждал этого аргумента. Он громко рассмеялся. Но смех его был явно искусственным.
— Бросьте рассказывать сказки! Разум никогда еще не был определяющим фактором истории. С каких это пор разум способен осчастливить человека? На это вам лучше не рассчитывать.
Вендланд улыбнулся, но так, что Рита покраснела за Манфреда.
— Стало быть, — сказал он, — оставь надежду всяк сюда входящий?
— Может быть, не надежду, — возразил Манфред, — но иллюзию.
Это и было тем мгновением, вспоминает теперь Рита, когда она вторично почувствовала беспокойство. Да, именно в это мгновение. Разве не поняла она внезапно, что дело было вовсе не в ревности и не в оскорбленном тщеславии? Дело было именно в том, о чем они говорили.
Вендланд горячился меньше, чем Манфред, и не претендовал на последнее слово. Он встал и пошел навстречу Рольфу Метернагелю, нерешительно подходившему с женой к их столику. У Риты щемило сердце от враждебности, проявленной Манфредом (он как будто даже разочарован тем, что Вендланд ему не ответил). И все же она поняла, как много значит, когда младший протягивает руку старшему:
— Здорово, Рольф!
— Здорово, Эрнст! Трудное время, да? — При этом Метернагель широко улыбнулся. И Вендланд ответил ему такой же улыбкой.
— Вполне резонное замечание.
Читать дальше