Азия Биби - Приговоренная. За стакан воды

Мы подошли к знакомой двери в кабинет начальника тюрьмы. Калил пробормотал что-то себе в усы, но слишком тихо, так что я не расслышала.

Когда мы вошли, меня ослепил яркий желтый свет. В комнате было много народу, много шума. Ко мне подошел высокий грузный мужчина в очках.

— Здравствуй, Азия, меня зовут Салман Тасир, я — губернатор Пенджаба. Я знаю твою историю и уверен, что ты в ней — жертва. Поэтому я собрал пресс-конференцию, чтобы ты смогла заявить всему миру о своей невиновности.

Я не могла поверить, что все эти люди собрались здесь ради меня. Я испуганно отшатывалась от всех этих прожекторов, репортеров с камерами наперевес, которые снимали меня, будто диковинную зверушку на ярмарке. Я была одета в коричневый салвар камиз, полученный от мужа неделю назад. Последовав совету Наджимы, депутата-христианки, с которой я познакомилась в июне 2009, незадолго до заключения, я полностью покрыла себя, так, что видны были только глаза. Наджима — моя союзница. Она по секрету шепнула мне, что нужно обязательно прятать волосы, чтобы не провоцировать экстремистов, которые не выносят, когда женщина открывает лицо перед толпой незнакомцев.

Поправив покрывало, я села на почтительном расстоянии, но неподалеку от губернатора. Все эти незнакомые люди смущали меня. Я, деревенская женщина, рядом с человеком, который… мне не верилось в происходящее.

Губернатор сразу же взял слово. Он объяснил журналистам, что меня несправедливо обвинили, что этот закон о богохульстве провоцирует рост преступлений против религиозных меньшинств и самых незащищенных слоев населения, а также не только идет вразрез с принципами ислама, но и вредит этой религии. Потом он замолчал. Я поняла, что теперь моя очередь высказаться. В ужасе я подумала, что это мне не по силам. Женщины моего положения никогда не высказываются, особенно на публике, а уж тем более в присутствии иностранцев. Не зная, что говорить, я принялась бормотать что-то неразборчивое. Губернатор пришел мне на помощь. Он прервал меня, сделал ободряющий жест рукой и попросил рассказать о том, что произошло в деревне между мной и мусульманскими женщинами.

Я чувствовала себя неуютно, говорила недостаточно громко для телевидения, но все меня внимательно слушали. Постепенно уверенность стала возвращаться ко мне, ведь это была уникальная возможность заявить о своей невиновности. Я рассказала о том, что случилось на самом деле, как женщины впали в истерику из-за того, что христианка предложила им выпить воды из одного с ней стакана. После ссоры меня стала преследовать разъяренная толпа, несколько жителей деревни избили меня и потащили в полицию, где под давлением толпы и деревенского муллы было решено бросить меня в тюрьму, несправедливо обвинив в богохульстве. Когда я закончила, Салман Тасир от души поблагодарил меня. Я испытала огромное облегчение от того, что смогла наконец рассказать всю правду.

В тот день я была бесконечно далека от мысли о том, что три месяца спустя добрый губернатор поплатится жизнью за эту пресс-конференцию.

Салман Тасир даже задержался после того, как все журналисты разошлись, и стал успокаивать меня, говорить, чтобы я не падала духом, что он знает, как тяжело сидеть в тюрьме, ведь он тоже был в заключении в 1980-е, при диктатуре генерала Мухаммеда Зия-уль-Хака. Уже тогда губернатор сопротивлялся росту влияния фундаменталистов в Пакистане. Потом он стал бизнесменом, позже министром промышленности при президенте Мушаррафе, а в 2008 году его назначили губернатором Пенджаба.

В своей неуютной камере я куталась в изорванное одеяло, наблюдая за тем, как большая муха садится на остывший рис в моем котелке. Я была раздавлена, не могла проглотить ни крошки. Если они смогли убить такого важного человека, как же мне надеяться на освобождение? Есть ли у меня хоть малейший шанс? Я всего лишь скромная женщина, христианка, которую так легко прикончить. Наконец, измучившись от переживаний, я заснула.

На следующий день после убийства губернатора, проведя холодную ночь в беспокойных метаниях, я узнала от Калила о том, что Салмана Тасира убил его собственный телохранитель. Через несколько дней Ашик добавил, что убийца выкрикнул «Аллах Акбар» и изрешетил бедного Салмана Тасира автоматной очередью, а потом улыбался перед телевизионными камерами…

Правительство объявило трехдневный траур, и Калил злился на меня за это.

— Ты останешься без прогулки, потому что это все из-за тебя! — бесновался он. — Я должен был уйти со службы в полдень, но из-за этого траура у нас не хватает людей.