Криста Вольф: На своей шкуре

Как бы мы узнали, сколь протяжен наш внутренний мир, если бы некий особый ключ, к примеру высокая температура, не открывал его нам. Все время она вынуждена сперва идти по этому низкому, плохо освещенному и душному коридору, и каждый раз он кажется ей знакомым, только вот усилия, необходимого, чтобы вправду его узнать, она потребовать от себя не может. Однако эти фигуры в темно-серых комбинезонах она, несомненно, уже видела, сейчас они спрашивают у нее документы, без слов, даже не приказным, а привычным жестом, повергающим ее в панический ужас. Значит, и здесь надо предъявлять документы, но что она подразумевает под "здесь"? В карманах обнаруживается некий документ, картонный прямоугольничек, чье убожество прямо-таки бросается в глаза, однако эти двое - часовые? вахтеры? контролеры? - знаком велят ей проходить, иным способом им бы с нею и не объясниться, из-за адского шума здесь внизу, который никак не умолкает.

Она внизу, вне всякого сомнения. Стальные двери отворяются очень легко, беззвучно скользят по направляющим и в шарнирах, если такое слово, как "беззвучно", имеет смысл среди этого грохота. Очень легко она идет или скользит через множество обширных, переходящих одно в другое, вдвинутых одно в другое помещений, и ей понятно теперь, почему говорят о царстве теней нижний мир, мир смерти как царство теней - и почему новопреставленных называют тенями, надо лишь оставить сожаления, в которых они не нуждаются. Они слышат и видят, но ничего не чувствуют; во всяком случае, транзитор, посланный, чтобы к ним присоединиться, не чувствует ничего, это я могу засвидетельствовать.

Ты ведь знаешь, однажды мы, Урбан и я, встретились в этих коридорах, в земном царстве теней, не тождественном потустороннему миру, однако похожем на него, - земной транзитный коридор, облицованный кафелем, как плавательный бассейн. Или как скотобойня. Вокзал Фридрихштрассе, замаскированный под пограничный пункт, сокращенно ПП. Урбан приехал тем же поездом городской надземки, что и я, линия "Зоологический Сад-Вокзал Фридрихштрассе", тот же людской поток пронес его вниз по лестницам, а затем по подземному коридору, туда, где этот поток разделялся - на таких, кто хотел побывать в государстве, чьими гражданами мы являемся и чья территория здесь начиналась, и таких, кто, имея обычное разрешение на выезд, теперь в это государство возвращался, среди них много людей пожилых. Наконец, был еще тонкий ручеек дипломатов и командированных, к числу которых принадлежали мы оба, Урбан и я. Короче говоря, нам разрешалось или надлежало идти прямо вперед, вот тут-то я и увидела его, буквально перед глазами, отступать и прятаться было уже поздно: по его одеревенелой позе я поняла, что и он тоже меня заметил. В итоге у паспортного контроля мы столкнулись, что называется, нос к носу, притворно обрадовались: надо же, после стольких лет - оба тотчас начали подсчитывать - случай опять свел нас, и не где-нибудь, а именно здесь. Как раз в этом месте люди встречаются без всякого удовольствия. Не очень-то приятно, когда другой заглядывает в документы, которые дают тебе право временно перекочевать из одного мира в другой. Всяк невольно начинает оправдываться, торопливо рассказывать, какие срочные дела, работы или задания выполнял "за кордоном", а при этом иронически улыбается и краешком глаза следит, как один из сотрудников в форме, забрав у транзитника "выездной документ" и сравнив владельца с паспортной фотографией, сквозь узкую прорезь отправляет сей документ в контрольную будку, где, тщательно укрытый от взоров, сидит еще один сотрудник в форме и производит над бумагами какие-то процедуры, которые остаются тайной для ожидающих снаружи, однако длительность пребывания документов в будке позволяет сделать вывод о собственной благонадежности либо, если ждать приходится долго, о том, что компетентные органы относятся к твоей персоне с подозрением.

Мой друг Урбан принадлежал к первой категории. Он только-только успел начать, с подобающей порцией самоиронии, рассказ о том форуме в другой части города, на котором ему, официально приглашенному (этому он придавал большое значение), пришлось делать сообщение о новейших культурных событиях в нашей стране, как мы уже услыхали за непрозрачным окошком стук штемпеля, в прорези под окошком появился Урбанов документ, первый сотрудник в форме взял его и, еще раз сравнив фотографию с оригиналом, вручил владельцу. Не без легкой гордости тот принял свой документ: на компьютеры-то хотя бы можно положиться! - а затем из солидарности довольно долго ждал ее, после таможенного досмотра, который он тоже прошел без заминок. Да, на компьютеры можно было положиться, для сотрудника из будки в них явно внесли указание помурыжить ее на границе и даже на всякий случай по телефону сообщить вышестоящей инстанции, что к ее пропуску не придерешься, она так и сказала Урбану, когда наконец очутилась с ним рядом, без таможенного досмотра, как и он сам. Он усмехнулся, немножко криво, конечно же испытывая какую-то противоестественную зависть к тому, что компьютеры не пропустили ее так гладко, как его, с другой же стороны, он бы обеспокоился, случись ему ждать своих документов так долго, как ей. У выхода из этой единственной в своем роде постройки, воздвигнутой над вратами в антимир и из антимира, их пути сразу разошлись. Ее старый друг Урбан направился к стоянке такси у вокзала Фридрихштрассе, а она свернула налево, к мосту Вайдендаммер-брюкке, проходя по которому я непременно шлю насмешливую улыбку чугунному прусскому орлу на парапете и даже стараюсь его потрогать.