Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Так что же вы опять хотите узнать? О, это словечко «опять»!

— Кажется, происходит недоразумение — не принимаете ли вы меня за кого-то другого?

— Вы разве не из полиции? Меня уже столько раз допрашивали…

— Я бывший классный руководитель двух студентов, которые работают там же, где служила ваша дочь. И позвольте мне выразить соболезнование по поводу постигшего вас горя…

Пожатие ее руки было вялым и каким-то неохотным.

— Два таких несчастья подряд — это слишком много… — Из глаз Юлии Хорватовой выкатились две слезинки— только две, они не сделали ее лицо заплаканным. Видно, нервы у нее уже ни к черту, подумал Крчма.

— Не понимаю, чем я могу быть вам полезной, — продолжала она недоверчиво: а вдруг это с его стороны какая-нибудь примитивная хитрость? Встревоженно оглядела Крчму с ног до головы; ее, кажется, сбивает с толку серьезное выражение моего лица… Хорошо бы перетянуть ее на свою сторону. Попробуем с открытым забралом!

— Возможно, ваша дочь упоминала когда-нибудь об одном из этих двух — о Мариаие Наваре, он медик, с пятого курса, и, в сущности, уже ассистент профессора Мерварта. Если я не ошибаюсь, именно он по-товарищески устроил для вашей дочери, так сказать, прибежище в Институте гематологии. И вот, в связи с несчастьем, постигшим вашу дочь, он сам оказался под ударом. Быть может, вы могли бы подсказать мне… какую-нибудь подробность, которая помогла бы ему. Вашей дочери, к сожалению, уже не поможешь, но я очень хотел бы сделать что-нибудь хотя бы для него. Меня очень трогает судьба этого юноши…

Пальцы женщины нервно теребили швы траурного платья на груди. Она с вызовом посмотрела Крчме в глаза, ее беспокойный взгляд стал враждебным.

— А кто когда сделал что-либо для меня? Кого когда трогала моя судьба — может, Надю?! — жестко произнесла она.

Вон как — неужто тут были серьезные раздоры между матерью и дочерью? Осторожнее, приятель, дипломатичнее — с этой дамой нелегко будет говорить, сразу видно — эгоистична и избалована, такая же, как Надя… От таких вдвойне трудно добиться, чтоб они сами пожелали сделать то, что мне нужно… Крчма попробовал ободрить ее улыбкой — быть может, улыбка сейчас и не к месту, но у него вдруг мелькнула мысль, что никто не сможет так оценить улыбку, как тот, кто сам уже неспособен улыбаться. Человека большой души лесть оскорбила бы — но эту даму скорее всего подкупишь лестью…

— Я понимаю, что вы должны чувствовать, но настоящей даме всегда приходится платить за то, что она отличается от прочих — отличается, в частности, тем, что ей не дано право сломиться под несчастьем, ожесточиться в горькой своей участи. Быть может, вас в вашем горе поддержит именно желание помочь кому-то другому — и именно тогда, когда вы сами больше всего нуждаетесь в помощи. На это, конечно, способны лишь люди высоких душевных качеств… Не сочтите за дерзость, я знаю вас всего несколько минут и могу основываться только на своей интуиции, но она у меня работает надежно; и она подсказывает мне, что вы из их числа…

Теперь я сам себе кажусь этакой помесью льстивого страхового агента с брачным аферистом… но ведь цель так часто оправдывает средства!

Юлия Хорватова казалась удивленной и словно бы не знала, как ей реагировать. Ага, я понял, что у нее общего с Надей: глаза матери тоже целыми минутами смотрят не мигая — будто она хочет убедиться, серьезно ли говорит ее собеседник. Сидела она, словно аршин проглотила, — и вдруг начала легонько, всем телом, покачиваться из стороны в сторону.

— Мариан Навара… Да, это имя я слышала от Нади, Кто он, собственно? Студент… что же такого замечательного он сделал, что вы так о нем хлопочете?

— Пока ничего, но это талантливый юноша, и в своей области он работает над очень важной проблемой. Быть может, успех у него будет, а может, и нет, но я думаю, самое важное для человека — это цель, к которой он стремится. Все, чего ему до сих пор удалось добиться, нередко зависело от случайных обстоятельств, от везения и в лучшем случае лишь в минимальной дозе осуществляло его замыслы. Но он только еще на самом пороге, от вас одной зависит…

Наконец-то в ее лице уже не одно только смятение, появился и намек на заинтересованность. Слава богу.

— Пожалуй, вы действительно не из полиции… Курите? — она раскрыла серебряную сигаретницу. На одном пальце у нее перстень, но вдавленные следы на двух других пальцах изобличают, что до недавнего времени она носила и другие кольца. И нет обручального: сняла, как и табличку на двери?