Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Да вон он, кажется, — коллега указала на мальчика, который, выходя из раздевалки, упорно дергал за рукав абсолютно безучастного отца.

Редко встречающаяся стрижка ежиком у этого отца показалась Миши знакомой… Да это же один из ее прежних товарищей по медицинскому институту!

Он тоже узнал Мишь, несколько слов признательности за ее самоотверженный труд на радость детям, и потом:

— …А что поделывает Мариан?

— Он уже больше полугода работает в Денвере, в тамошнем Институте гематологии.

— Вот совпадение — туда как раз поехала сослуживица моей жены, некая Люция Хароусова, знать бы заранее, могла бы ты послать через нее Мариану свежие пирожки!

У Миши екнуло сердце.

— Это… дочь того академика?

Знакомый кивнул:

— Говорят, папочка устроил ей там стажировку, что ли.

— …Папа, а Кашпарек-то… Кашпарек спрятался от волшебника в колодец, ну папа! — все дергал отца за рукав маленький зритель — до Миши только сейчас дошло, что он повторяет одну и ту же фразу уже в третий раз. Удивительно, как дети по-своему преображают действие — ведь ничего такого в спектакле не было…

Стажировка… И как раз в Денвер…

— Да перестань ты меня дергать, поздоровайся с тетей и скажи, как тебя зовут!

— Добрый день. Я — Йозеф.

— Добрый день, Йозеф. А я — Кашпарек.

Миши страшно хотелось заинтересовать Йозефа, поболтать с ним, чтобы не слышать больше имени Люции Хароусовой. Но малыш, надувшись, отвернулся от нее. Весь его вид говорил, что с человеком, который ходит в старшую группу детсада, негоже позволять себе подобную мистификацию!

— Ну пока, вон мой трамвай!

Мишь вскочила в первый попавшийся — даже на номер не посмотрела.

Мариан и Люция. Пять тысяч километров, они изолированы ото всех надежным сознанием, что между ними и домом — океан. Не достигнешь, не настигнешь. И никакого риска, никаких случайных злорадных свидетелей. Только болван поверит, что Люция работает не там же, где Мариан…

Так вот зачем он продлил свое пребывание в Денвере еще на полгода. Или знал заранее, давно обо всем договорился?

Это — конец. Только чудо еще может вернуть все к прежнему, хорошему… Но было ли это прежнее когда-либо вполне хорошим?.. Быть хорошим партнером в браке — значит, вероятно, признавать достоинства другого в мире его интересов, отличных от твоих. Но разве Мариана занимало что-либо иное, кроме ограниченного мира его науки? Кризис брака, пожалуй, не преодолеешь одной доброй волей, если нет постоянной готовности увидеть вещи другими глазами. (Умела ли я смотреть глазами Мариана? Ведь я почти и не знала его взглядов. Дружим с первого класса. А я до сих пор понятия не имею, рядом с каким человеком жила… Прошедшее время этого глагола вдруг поразило ее.). Способность вовремя уступить требует известной доли скромности. «Христианская скромность — ошибка, которую не может себе позволить ученый, — сказал как-то Мариан. — Чего бы он добился, если б начал сомневаться в превосходстве собственного интеллекта?»

Много хорошего привил ему Крчма, хотя в последние годы Мариан и не любит этого признавать; и много нужного для своей специальности он, безусловно, перенял от Мерварта — кроме одного: скромности, которая отличает людей с широким взглядом на жизнь.

Крчма приглашает иногда одинокую Мишь на свои музыкальные вечера. Иногда она встречается там с таким же непостоянным слушателем — Мервартом. А тот однажды сказал, что в научном мире очень мало энтузиастов науки как таковой; ученых гораздо больше занимает собственное преуспеяние. Мало людей, которых не отпугивал бы неуспех и не подкупал бы успех; мало кто из них в состоянии понять, что неуспех — лучший стимул прогресса, на них лежит ответственность не только перед собственными научными амбициями…

Да, но сердце, охваченное новой любовью, обычно преодолевает все препятствия, даже если они встают перед ним в форме ответственности перед другими. Значит, в этой новой ситуации мои шансы у Мариана практически близки к нулю…

Руженка готовилась идти домой, когда в ее маленьком кабинете зазвонил телефон.

— Хорошо, что я тебя застала, — услышала Руженка голос своей коллеги из другого издательства. — В Доме моды получили туфли на шпильках!

— Спасибо, что сказала, бегу туда! Ну, а вообще, как жизнь?

— А все то же: мечтаю наконец положить на стол приличное произведение. Мне теперь подсунули нового автора, фамилия как у того кондитера, — Герольд. Вон как. Камилл решил попытать счастья у конкурента…