Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Моя школьная подруга. Теперь навсегда вернулась из-за границы и ищет работу. А ты что хотел, товарищ главный редактор?

Что это он так благостно меня разглядывает, точно я икона?

— Конечно, Руженка, я что-то хотел, да, как увидел твою подругу, все разом вылетело из головы, — загрохотал Тайцнер, и звук «р» перекатывался у него в горле. — Знаю я один надежный источник дохода, да это, пожалуй, не устроит молодую пани: рекламные фотографии для салона красоты!

— Спасибо за комплимент, но с некоторых пор я не люблю сниматься.

Руженка нервным движением передвинула с места на место стопку корректур.

— Салонов красоты теперь нет, товарищ главный редактор. Теперь это называется Институт косметики, а там реклама не нужна, — сказала она, приятно улыбнувшись.

Ого! Но, Руженка, я не виновата, я и не собираюсь его соблазнять! Впрочем, кажись, как ни старайся, это не удается и тебе… В противном случае он выражался бы осторожнее…

— А если секретаршей у руководства издательством? Насколько я понимаю, вы справитесь с этим одной левой!

Руженка как-то деревянно выпрямилась за своим столом.

— Это было бы замечательно, товарищ главный редактор. Но товарищ директор уже наверняка обещал это место пани Мразковой.

Как все меняется с годами, и люди тоже! Когда-то, девочка, ты краснела, теперь бледнеешь…

— Ты права, черт возьми, — заклокотало в горле Тайцнера. — Ах, что бы вам вернуться месяцем раньше! Как вспомню, зачем я к тебе заходил, — звякну, — это он обращался уже к Руженке. — А вы, если я смогу быть вам полезен, заходите ко мне в кабинет!

Казалось, он намеревался поцеловать Ивонне руку, да все же раздумал.

— Немного чокнутый, но работать с ним можно, — сказала Руженка, когда топот Тайцнера стих в коридоре.

А этот беспечный тон, девушка, стоит тебе немалых усилий! Но будь спокойна, я не взяла бы этого места, даже если б оно было свободно. Не в моих привычках лезть к подругам в огород, себе же на беду!

— Я уже думала о том, что первые дни ты могла бы пожить у нас. Да только мама моя к старости становится все раздражительнее, а у папы прогрессирующая глаукома, он почти ничего не видит — недавно уронил со стола тарелку с рулетом, да еще наступил на него, у мамы не выдержали нервы, накричала на папу, а потом жалела, плакала— так вот все у нас и идет., Скажу тебе, не хотела бы я дожить до такой старости. Теперь сама видишь — это не для тебя…

— Спасибо за доброе намерение, Руженка; если узнаешь о чем-нибудь подходящем — дай знать…

— Положись на меня, дорогая, теперь я только об этом и буду думать.

На улицах оживленное движение, машины совсем не такие, как раньше, на трамвайной табличке, слава богу, уже не немецкая надпись — «Hohlwegbahn», а чешская: «Глоубетин»; ничего, все как-нибудь образуется. У каждого из нашей Семерки есть шестеро, к кому можно обратиться в случае нужды, потому как все за одного и так далее. Посмотрим по порядку: к кому теперь? Рассудок голосует за Мишь — но именно потому, что она единственно надежна, порой даже тягостно самоотверженна (это у нее вроде рыцарского или, вернее, какого-то монашеского обета), — именно поэтому оставлю ее напоследок. К Пирку!

— К сожалению, сегодня и завтра муж в служебной командировке…

К голосу женщины в телефонной трубке примешался прерывистый, такой знакомый, крик младенца. Ага, стало быть, наш Пирк наконец-то бросил якорь в гавани супружества, и даже потомство налицо… Идти к Камиллу не совсем удобно (да и кто бы захотел признаваться в тотальном поражении именно отвергнутому влюбленному!), а Роберт Давид, Проповедник, который так предостерегал меня от тогдашней авантюры, — вообще уж самая последняя инстанция; что ж, обратимся к другому, еще более давно отвергнутому воздыхателю…

— Мне особенно приятно, Ивонна, что ты пришла ко мне, — говорил Гейниц, с гордостью показывая ей новую квартиру — он получил ее от Строительного треста, то ли в награду за участие в строительстве плотины, то ли в компенсацию за годы, прожитые в жалком бараке. — Я сейчас же наведу справки в нашем тресте, не найдется ли там что-нибудь достойное тебя и приемлемое в материальном отношении…

А все же к радости польщенного Гейница примешивается и некоторое чувство удовлетворения: видишь, гордая принцесса, тогда, в Татрах, я был для тебя «слабак», нуль, — и вот бывшее ничтожество, быть может, станет твоим спасителем… Однако униженные и оскорбленные, попав на роли спасителей, нередко слишком уж размахиваются в своем стремлении благодетельствовать.