Ирина Грекова: В вагоне

— И мы так пытались делать. Но самое важное при этом скрадывалось — эффект неожиданности. Если человек знает, что ему предстоит резкий эмоциональный толчок, он иначе реагирует на него, чем если бы не знал. Он заранее мобилизует себя... Опыты на самих себе, когда речь идет о психике, вообще малопоказательны...

Зал опять неодобрительно зашумел, и этот шум не смолкал до конца моего доклада, который оказался скомканным: самых эффектных опытов я не описала, самых убедительных записей не продемонстрировала. Не смолкал не только внешний, но и мой внутренний ропот: бормотание скрытой неправоты. Мешал мне и Фонарин, который все время гнусно хихикал и потирал руки.

Кое-как доклад кончился; несколько робких хлопков, но в целом неодобрительное молчание.

— У кого есть вопросы к докладчику? — спросил председатель.

Встал Фонарин с ехидной усмешкой, открывавшей желтые зубы, и спросил:

— Если я вас правильно понял, уважаемая Агафья Тихоновна, вы беретесь по виду ЭЭГ определять душевное состояние субъекта?

— Меня зовут Агнесса Тихоновна, но это неважно. Называя меня именем гоголевской героини, вы, всего вероятнее, не хотели меня оскорбить. На ваш вопрос отвечаю: да, в какой-то мере берусь. Во всяком случае сильные эмоциональные реакции берусь распознать.

— В таком случае, — осклабился он, — вы не откажете нам в любезности описать душевное состояние субъекта, у которого мы сняли энцефалограмму?

— Душевное состояние — нет, а взрывы сильных эмоций, если они были, да.

Аудитория загудела. «Жребий брошен», — сказала я мысленно. В мыслях я все еще не могу отвыкнуть выражаться высокопарно; вслух я этого уже не делаю.

— Я очень рад, что вы согласились нам помочь, — чему-то посмеиваясь, сказал Фонарин. Я на него реагировала, как типичная женщина на крысу (вероятно, это было бы видно на моей энцефалограмме). — Володя, — обратился он к своему ассистенту, — будьте добры, продемонстрируйте образец ЭЭГ.

Услужливый, красивый, черноглазый молодой человек, пожирая своего шефа глазами, развернул рулон бумаги, поднялся на помост и приколол к доске энцефалограмму. Скопированная в крупном масштабе, она была хорошо видна всему залу.

— Условия опыта те же, что у нас? — спросила я.

— Да, в точности по вашей статье.

Я взяла указку. Сердце мое неприятно билось. Энцефалограмма была в чем-то не совсем обычна: нечто подобное нам приходилось наблюдать у больных эпилепсией... И еще что-то меня смущало. Но что делать? Попробую вдуматься, понять...

Я подошла к доске, провела указкой по начальному участку кривой... Ее легкие колебания я прошла тоже колеблясь.

— На этом участке я не вижу пока ничего особенного. Картина скорей нетипичная, но такие признаки нередко бывают у нервных, возбудимых субъектов (слово «эпилепсия», просившееся наружу, я, к счастью, проглотила. Не надо спешить с диагнозами). А вот здесь... — я остановилась у резкого всплеска, пикообразного скачка. — Мне кажется, этот выброс связан с каким-то ярким, неприятным... да, безусловно неприятным внешним воздействием. Пациент, возможно, увидел нечто поразившее его, может быть, возмутившее... не берусь сказать, что именно. Может быть, услышал резкое, обращенное к себе слово...

— Такие опыты вы тоже проводили? — спросил с места упитанно-розовощекий. — С мужчинами или с женщинами?

Небольшой смех.

— Безусловно. С теми и с другими. Человек, как правило, остро реагирует на хамство, даже если оно обличено в корректную форму. Вернемся к нашей кривой. После пика — опять участок относительного равновесия. Кривая полого идет вниз, снова выравнивается, вступает в фазу спокойных колебаний... А вот опять резкий всплеск. Смотрите — подъем далеко за пределы среднего уровня...

— Может быть, — сощурясь, сказал Фонарин, — именно в этот момент субъект испытал особенное волнение? Может быть, ему была сообщена поразившая его новость? И не отрицательного, а положительного свойства? Например: «Вас выдвинули в члены Академии наук»?

— Не исключено. Но крутой подъем и сравнительно плавный спуск говорят скорее об отрицательной, чем о положительной окраске эмоционального толчка.

— Но какой-то толчок был? — настаивал Фонарин. Что-то змеино-неприятное шевелилось в его взгляде.

— Думаю, что был.

— Отлично, — оживился старик. — Володя, если нетрудно, введите пациента.

Шум в рядах, потом ждущее молчание. Появился черноглазый Володя, держа в руке ведро, из которого торчала палка. На ведре крупными буквами было написано: «Для пола».