Марат Басыров - Печатная машина

Не знаю, не знаю. Могу утверждать только одно, что так хорошо мне не было уже давно. От нее шли какие-то волнительные токи, или же это мои, бьющие из меня, отражались от ее кожи и снова входили в мою грудную клетку. Она была некрасива и где-то неуклюжа, но разве это имело большое значение? В тот миг, когда на тебя устремлены глаза, когда их взгляд вопросителен и лукав, что ты можешь поделать, обезоруженный и мягкий, как пластилин?

В тот раз мы даже не поцеловались. Это произошло на следующую ночь. Мы снова пили, теперь уже на заброшенном КПП, у самой дороги, ведущей к летунам на горку. Естественно, среди нас были Курочка и Зойка. Меж нами троими образовалось электромагнитное поле, и его напряг рос с каждой минутой. Все разрешилось мирно, потому что Курочка, в принципе, был понятлив и незлобив. Он мог урыть меня с трех ударов, но я был старше его во всех смыслах. Может быть, поэтому Марго выбрала меня, думал я, зажимая ее на длинной скамье, когда все разошлись кто куда. Разгоряченные алкоголем, мы боролись с ней в полутьме, едва не падая на пол с деревянного настила, изнемогая от желания и борьбы. Когда же, наконец, ее сопротивление было сломлено, мне уже ничего не было нужно — произошел самострел.

В тот раз я проводил ее до большого валуна, разделявшего новый и старый город, и с тех пор провожал постоянно. Она приходила ко мне через ночь, а я потом отсыпался, где придется: на вышке, на кухне и даже пару раз в пустующей одиночной камере. Меня никто не трогал — я был пустым местом, с меня больше нечего было брать. Я полностью сосредоточился на Марго и мыслях о доме, и эти два направления разрывали меня пополам.

Я слышал истории о том, как привозят из армии беременных подруг и с ними все безумие, весь бред и весь тот фарс, о котором я уже говорил ранее. Ведь всегда все было понятно без слов — как такое получалось на самом деле, без самообмана, без запудривания мозгов себе и другим. Такие девочки присасывались к воинским частям с единственной целью залететь и уехать из этой своей дыры, прихватив с собой другую, которая всегда была при них. Найти такого лоха, который бы, поверив в неповторимость и невозвратимость уходящего, был пленен очарованием настоящего, этим осколком счастья, тускло блестевшим на солнце. Если не получалось с одним, они тут же находили другого, потом третьего, четвертого, пока не добивались желаемого. Это было понятно, но не до конца. Что-то оставалось за гранями простых конструкций, в том, что нельзя было описать словами, которыми обычно описывают банальный трах.

Я не хотел в это верить. После того как у нас все получилось и я достиг цели, я не охладел к ней, а, наоборот, стал тянуться. Она действительно была маленьким хаосом, я его чувствовал в ее теле, когда погружал в нее свой член, и это пленяло меня больше всего. Мне казалось, я нашел утешение в том, что наконец-то мог ощутить его своей головкой. Я мог получать наслаждение от соприкосновения с ним — что могло быть значимее для человека, ищущего истинные причины печали.

Пацаны, мои сослуживцы, посмеивались надо мной, перемигиваясь между собой. Заберет — не заберет, — забивались они ради смеха. Я же решал задачу посложнее: вынесу — не вынесу. Глядя на них, я думал, как и с чем вернутся домой они, что возьмут из этих мест, какую заразу подхватят? Не ту ли, от которой невозможно будет избавиться долгие годы?

Подходили к концу последние дни, и Марго, чувствуя близкое расставание, становилась все печальнее. Казалось, она убавила даже в росте. Я занес в каптерку кровать, и мы всю ночь любили друг друга, как могли. Несколько раз она просила кончить в нее, возможно, без всякого умысла, но я лишь пожимал плечами.

— Зачем?

— Чтобы ты остался во мне, — отвечала она, и я не понимал до конца, что это могло означать, отбрасывая первоначальные мысли о ее коварстве.

Она не спрашивала, возьму ли я ее с собой, просто смотрела на меня, и в ее зеленоватых глазах я видел такую гамму чувств, что сразу же отводил взгляд. Там было все, кроме любви. Или там была одна любовь, вобравшая в себя это все. Я совсем запутался и не мог принять решение. Хаос не способен любить, говорил я себе, но тут же возражал: именно он и есть сама любовь.

Обычно мы оставляли каптерку за час до подъема и, пересекая спальное помещение, выходили на улицу. Однажды она остановилась у кровати одного из новоприбывших из учебки — тот спал, приоткрыв рот и выпростав из-под простыни руки. Парень был совсем юн, его лицо было чистым и свежим, как только что выпеченный батон. Марго всматривалась в его черты.