Пэлем Вудхауз - Так держать, Дживз !

Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь чувствовать в начале пирушки приятное возбуждение, - по-моему, это так называется, - которое неожиданно пропадает, словно кто-то щёлкает выключателем. Примерно то же самое произошло со мной сейчас, и, должен признаться, такое неприятное ощущение можно испытать лишь в скоростном лифте в Нью-Йорке, когда садишься в него, ни о чём не подозревая, и, мгновенно оказавшись на двадцать седьмом этаже, внезапно понимаешь, что свои внутренности ты оставил на тридцать пятом, а вернуться за ними уже невозможно.

Холодок пробежал по моей спине, и, можно сказать, я протрезвел. Глаза мои открылись. Только теперь я понял, что повёл себя, как последний болван, и для того, чтобы утереть нос Дживзу, обрёк себя на мучения, хуже не бывает. Чем ближе я подходил к школе, тем сильнее я жалел, что высокомерно отказался выслушать альтернативную программу действий толкового малого. Я печёнками чувствовал, что нуждаюсь в альтернативной программе больше всего на свете, причём чем альтернативнее она будет, тем лучше для меня.

В этот момент я увидел теплицу. Не прошло и минуты, как цветочные горшки оказались у меня в руках.

А затем вперёд, к дереву; и, невзирая на бураны, не бросить флаг с девизом странным <����Эксельсиор!>.

* * *

Я хочу сказать, что дерево, должно быть, вырастили здесь специально для этой цели. Мои взгляды на лазание по веткам в саду, принадлежащем лучшей подруге тёти Агаты, остались неизменными, но я должен признаться, лазать по этим веткам было одно удовольствие. Я опомниться не успел, как очутился на вершине мира и увидел внизу стеклянную крышу теплицы. Зажав цветочный горшок между колен, я начал привязывать к нему верёвку.

И, пока я завязывал узлы, в голову мне почему-то полезли мрачные мысли о Женщине, как таковой.

Само собой, к этому времени мои добрые, старые нервы окончательно разгулялись, и я понимаю, что судил слишком строго, но, сидя в темноте на кедре, или как там он назывался, я решил, что чем больше умный мужчина имеет дело с женщинами, тем сильнее он удивляется, как этому полу позволили болтаться по нашей земле.

Женщины, по моему глубокому убеждению, ни на что не пригодны. Возьмём, к примеру, особ женского пола, замешанных в этой истории. Тётя Агата, куда более известная под именем Чума Понт-стрит, - черепаха-людоедка в человеческом облике. Мисс Мэйплтон, которую я видел единственный раз в жизни, и которую можно охарактеризовать одной фразой: лучшая подруга тёти Агаты. Бобби Уикхэм девушка, вечно впутывающая людей с чистой совестью в разного рода авантюры. И, наконец, Клементина - юное создание, которое, вместо того, чтобы прилежно учиться и готовиться стать хорошей женой и матерью, проводит самые счастливые годы отрочества, подкладывая воспитательницам шербет в чернила:

Ну и компания! Ну и компания!

Я имею в виду, ну и компания!

Я накрутил себя до такой степени, что преисполнился негодования и мог бы наговорить о женщинах невесть что, но в это время яркий свет внезапно ударил мне в лицо, и мои барабанные перепонки сотряслись от звука голоса.

- Хо! - сказал голос.

Он не мог принадлежать никому, кроме полисмена. Я не сомневался в этом по двум причинам: во-первых, у него был фонарь, а во-вторых, он сказал <����Хо!>. Не знаю, помните ли вы мой рассказ о том, как однажды я проник в дом Бинго Литтла (мне поручили украсть магнитофонную плёнку, где была записана слащаво-сентиментальная статья, написанная о малыше его женой) и, выбравшись из окна, попал в руки блюстителю порядка? Тогда первым делом он сказал <����Хо!> и продолжал повторять <����Хо!> на протяжении всего нашего разговора, так что, по всей видимости, полисменов обучают этому слову во время спецподготовки. В конце концов, не так уж и плохо в отдельных случаях говорить <����Хо!>.

- Эй, вы, как вас там! Слезайте! Я вам говорю!

Я слез. Мне только что удалось установить цветочный горшок на ветке, и я понимал, что оставляю за собой мину замедленного действия. Теперь всё зависело от того, упадёт горшок или нет. Если он грохнется, я окажусь в идиотском положении, если нет - быть может, мне удастся отболтаться. Впрочем, по правде говоря, я очень смутно представлял себе, как я буду отбалтываться.

Однако другого выхода у меня не было.

- А, сержант! - сказал я.

Это прозвучало неубедительно. Я повторил ту же фразу, сделав ударение на <����а>. Это прозвучало ещё неубедительнее. Мне стало ясно, что Бертраму необходимо срочно что-нибудь придумать.