Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Как справляешься с работой, товарищ Пырву?

— Спасибо за внимание, товарищ Хорват, хорошо. Еще выросло на двадцать три ряда кирпичей, — Пырву кивнул на здание.

— Двадцать три ряда… прекрасно, — ответил Хорват. — Скоро будет готово.

Они шли рядом, обходя валяющиеся на дороге доски и балки.

— Сюда, — показал Пырву, беря его за руку. — Тут разлит цементный раствор.

Перед ними возвышалась груда заботливо уложенных кирпичей, одни из них были новые, другие старые, очищенные.

— Нам не хватает извести, — сказал Пырву.

— Извести? — удивился Хорват. — «Какого черта, когда только вчера пришел целый вагон? Мы расписались в его получении. Может быть, известь еще не дошла до фабрики? Невозможно: ведь Илиеш рассказывал, как он гасил ее, потому что она была слишком жидкой. Или Пырву плохо смотрел?»

Хорват направился к яме с известью. Пырву пошел за ним. Вдруг Пырву наклонился, чтобы убрать с дороги кирпич.

Хорват подошел к яме: она была полна.

— Вот видишь, она…

Он услышал у себя за спиной тяжелое прерывистое дыхание, но не успел обернуться… Почувствовал сильный удар в затылок и упал лицом вниз.

Глухой шум падения поглотил крик. Так подушка заглушает плач ребенка.

Пырву отскочил в сторону, чтобы известь не попала на него, потом схватил заранее приготовленную палку, хотел затолкать Хорвата поглубже. Но в этом не было необходимости. Известь, как море сметаны, поглотила грузное тело Хорвата. Послышалось несколько тяжелых всплесков.

Пырву не сводил глаз с ямы. Он вытер пот со лба, почувствовал, что рубашка прилипла к спине. Он обернулся, осмотрелся вокруг. У него заболел живот.

Темные одетые лесами стены тянулись к небу. Вдали тысячами огней сверкал город, словно подавая какие-то сигналы. Огни — это светлячки ночи. Слева и справа тянулись фабричные строения. Они казались ему сейчас выше, неподвижнее, чем днем. Он почувствовал легкие удары по плечам. Шел частый дождь, и струйки воды бежали, освещенные фонарями. Над безмолвием нависла тьма.

Долгий пронзительный вой сирены заставил его вздрогнуть. На вагоностроительном заводе начинала работу третья смена.

Весь день Флорика не могла найти себе места. Она убрала свои вещи в шкаф, потом вынула их оттуда, повесила на гвоздь, но и там они показались ей ни к чему. Ей было страшно прикасаться к вещам. Софика, которую сначала занимало все, что она видела вокруг себя, заскучала и стала проситься домой.

— Замолчи, Софика.

— Но уже поздно, мамуля, папочка придет, а ужин будет не готов.

Действительно, об этом Флорика до сих пор не думала. Андрей придет усталый с фабрики, покрутится, потом найдет письмо. Она видела, как он ходит взад и вперед по кухне. Он ведь не умел сварить даже суп с тмином. Или пересаливал, или вообще забывал посолить.

— Мы не пойдем домой, мамуля?

— Нет!

Флорика искала чем бы заняться, но ничего не могла найти. Дома она минуты не оставалась без дела. Надо было заштопать носки Андрею, он рвал их, как будто у него их тысяча пар. У Руди царил достаток, но все лежало мертвым грузом, словно было выставлено напоказ. В глубине души Флорика была благодарна Руди за то, что он целый день провел в мастерской. Ей было бы трудно остаться с ним с глазу на глаз. Она посидела у окна, посмотрела на улицу. Удивилась, как много людей ходит по городу. У себя дома она никогда не видела улицы. Она все время проводила в кухне над плитой, даже когда Андрей был дома. Иногда и он приходил на кухню и хлопал ее по спине. Она притворялась рассерженной, отсылала его обратно в комнаты, а когда он уходил, тихонько шла за ним: посмотреть, не рассердился ли он. Странный человек был Андрей! Так до сих пор она и не смогла понять, что же ей в нем понравилось. Он даже и приласкать-то не умел. У него были большие, тяжелые руки, и вел себя он как-то нелепо. Каждый раз, когда он начинал гладить ее по голове, ей казалось, что он ласкает ее, как ребенка. Иногда он и разговаривал с ней, как с ребенком, а когда выпивал (правда, это случалось совсем редко), любил крепкое словцо. Но и это у него получалось славно.

За весь день Руди заходил проведать ее только один раз. Он пришел прямо из мастерской в полосатом переднике и спросил, как она себя чувствует.

— Не знаю, — ответила ему Флорика. — Никак. Я чувствую себя очень плохо…

— Привыкнешь, Флорика. Привыкнешь… Об ужине не беспокойся, я принесу из ресторана.

Иногда Андрей тоже приносил ужин. Тогда он говорил: