Леонардо Шаша: Каждому свое • Американская тетушка

— Письмо, — сказал нотариус Пекорилла, — характерно для преступлений по мотивам оскорбленной чести. Но невзирая на риск, мститель хочет, чтобы жертва заранее умирала от страха и, получив письмо, вновь стала бы переживать свою вину.

— Да, но аптекарь отнюдь не умирал от страха, — заметил учитель Лаурана. — Пожалуй, вечером, получив письмо, он немного взволновался, но потом успокоился и даже начал подшучивать над угрозой анонима.

— Откуда нам знать, что человек скрывает от других и что у него творится на душе? — сказал нотариус.

— А зачем скрывать? Если возникли какие-нибудь подозрения насчет автора анонимки, самым разумным было бы...

— ...Рассказать о них друзьям и старшине карабинеров, — с иронией заключил нотариус Пекорилла.

— Почему бы и нет?

— О, мой дорогой друг! — удивленно, с оттенком укоризны воскликнул нотариус. — Вообразите себе, мой дорогой друг, что аптекарь Манно, да будет земля ему пухом, в минуту слабости или внезапного безумия... Ведь мы все-таки мужчины, не так ли?

Ища поддержки, он обернулся к окружающим, и все дружно кивнули.

— В аптеку чаще всего заходят женщины, а все они считают аптекаря чуть ли не своим домашним врачом... Словом, удобный случай делает мужчину вором... Приятная девушка, молодая дама... Учтите, мне лично неизвестно, чтобы за покойным водились подобные грешки, но кто может поручиться.

— Никто, — подтвердил дон Луиджи Корвайя.

— Вот видите, — продолжал обрадованный нотариус. — И я, пожалуй, рискну сказать, что основания для таких подозрений... есть. Будем откровенны, покойный женился по расчету. Достаточно посмотреть на синьору, на эту бедняжку, чтобы мигом улетучились все сомнения, согласен, она женщина честная, добродетельная, но чертовски некрасивая.

— Он выбился из бедности, — сказал дон Луиджи, — и, как все разбогатевшие бедняки, был скупым и даже жадным, особенно в молодости... Потом, уже после женитьбы, когда дела в аптеке пошли отличнейшим образом, он изменился. Да и то чисто внешне.

— Вот именно внешне. Потому что в глубине души он оставался человеком скрытным, суровым. Но главное даже не в этом. Вспомните, как он вел себя, когда заходил разговор о женщинах?

На риторический вопрос нотариуса немедленно отозвался дон Луиджи.

— Он только слушал, сам же не произносил ни слова.

— А так, что тут скрывать, ведут себя те, кто болтовне о женщинах предпочитает нечто другое. Иной раз он улыбался, как бы говоря: «Вы только языки чешете, а я не зеваю». К тому же, не забывайте, он был красивым мужчиной.

— Все ваши соображения, дорогой нотариус, ровным счетом ничего не доказывают, — возразил Лаурана. — Даже если предположить, что Манно соблазнил девушку или, выражаясь языком дешевых романов, опозорил ее, даже если это так, то тогда непонятно, почему он, получив письмо, не поделился со старшиной карабинеров своими подозрениями относительно авторства анонимки.

— Да потому что между вечным покоем и домашним покоем многие выбирают первое. Уж поверьте мне на слово, — вмешался в разговор коммандор Церилло с таким видом, словно он жалел, что ему самому до сих пор не представилась возможность сделать подобный же выбор.

— Но старшина очень тактично, осторожно... — попытался было возразить Лаурана.

— Не говорите ерунды, — оборвал его нотариус. И тут же добавил: — Извините, но вам я объясню все попозже.

Процессия уже подошла к самой кладбищенской церкви, где усопших поминали добрым словом, а нотариусу как раз предстояло произнести прочувствованную речь в честь покойного аптекаря.

Впрочем, Лаурана больше не нуждался в разъяснениях нотариуса, он и сам отлично понял, что сказал глупость.

В первый же вечер старшина карабинеров вызвал к себе вдову Манно и, прибегая к тончайшим эвфемизмам и хитроумным уловкам, стал допытываться, не возникала ли у нее хоть однажды, а такое может случиться с каждым, тень, лишь тень подозрения о внебрачных похождениях покойного супруга. Нет, боже упаси, он не думает, что синьор Манно изменял ей, но, быть может, какая-нибудь женщина, желая соблазнить его, слишком часто заходила в аптеку: словом, не замечала ли синьора чего-либо странного в поведении мужа? Ему, старшине, вполне достаточно одного туманного намека. Но синьора неизменно и решительно отвечала:

— Нет!

И все-таки старшина карабинеров не признал себя побежденным. Он велел доставить в казарму служанку и, по-отечески беседуя с ней, после шестичасового допроса сумел выжать из нее признание, что да, однажды у аптекаря с женой произошла небольшая семейная сцена. Виновницей ссоры была одна девушка, которая, по мнению синьоры Манно, слишком часто появлялась в аптеке. Аптека находилась в нижнем этаже дома, и синьоре при желании нетрудно было проверить, кто пришел или ушел.